Дело о физруке-привидении
Шрифт:
— Будет, будет вам мужчина! — в ответ прокричала Любочка.
И мужчина действительно был.
— Дареному коню в зубы не смотрят, — нервно произнесла Ленка и оглянулась. — Но лучше бы мы девочку взяли!!
Кира поникла головой. Нету дороги — идут в педагоги. К полученному ими воспитателю это относилось в полной мере. Звали вожделенного мужчину красиво — Игорь Леонидович.
— А еще у него красивые глаза, — Кира печально погрызла безымянный палец.
— Не знаю, — фыркнула Ленка, — за очками не видно!
Очки были
— Не понимаю, чем вы недовольны, — возмутилась отловленная за столовой Любочка. — Вы же не замуж за него идете.
Девчонки дружно фыркнули.
А в обед Игорь Леонидович показал характер. Он грохотал по столу локтем — стол слегка подпрыгивал — и требовал у дежурных немедленно принести ему компот.
Дежурные этого сделать никак не могли, сразу, по крайней мере. И не из-за отсутствия компота. Просто на полторы почти тысячи детей и обслуги наличествовало всего четыреста два стакана. Это на сегодняшний день. А с каждым днем эта цифра неуклонно уменьшалась. И Роман Ростиславыч, и завхоза разводили руками и умоляли потерпеть — в начале оздоровительного сезона на складах стаканов не было. Вероятно, можно было закупить чашки, но, похоже, где-то в недрах существовала какая-то замшелая инструкция, по которой в лагере из чашек пить нельзя. Не положено. Хорошо, хоть тарелки были нормальные, фарфоровые, и вилки раздавали. В башкирском лагере «Березка», Кира знала доподлинно, вилок нет.
Из-за стаканов возникали форменные баталии, а воспитатели, которым довелось уже отдежурить в столовой, вспоминали об этом с ужасом. Но Игорь Леонидович ничего не знал. Он грохотал и требовал. И Ванечка, которому компота еще тоже не досталось, сказал с тихой тоской:
— Во дает! Прямо Терминатор.
Иначе Игорька в «Чайке» больше никто не звал.
Дети — существа простодушные и доверчивые. Если им пообещали Терминатора, то они и ожидают Терминатора — а Игорь Леонидович не соответствовал. И все равно в третий отряд ходили, как к гробу Господню — интересовались. Именно поэтому Игорек переломил характер и почти без скандала поселился в предназначенном ему помещении, укрылся там и без нужды не выходил.
2.
Посреди заброшенной песчаной дороги стоял баул. Был он раскрашен, как кильт шотландца-авангардиста. А вокруг, то присаживаясь на него, то носясь крупной рысью и взбрыкивая босоножками-копытами, металась длинноногая девица в черных легинсах, сверкающем зеленом топике, едва закрывающем живот, со стянутыми резинкой рыжими волосами. При особенно порывистых движениях волосы эти колотили девицу по щекам, словно хвост укушенной шершнем кобылы.
Девицу звали Катька и было ей тринадцать с половиной лет.
Прометавшись какое-то время, она в очередной раз подхватила баул, прижимая к себе, как беременную бегемотиху. Ярость — не сила, хватило девчонки ненамного.
"Кошка прошла шесть шагов и
— Пропали мы, Золотко. Гад!
Определение это относилось к старшему брату, который бессовестно ссадил Катьку не доезжая до лагеря и благополучно укатил по своим делам. Относился брат этот к категории ласковых обормотов и полагал, что сестрица всегда и со всем справится сама.
На проселке было пусто и пыльно, по обе стороны тянулись покосившиеся заборы, густо заросшие пустозельем и озверевшим малинником. И ни живого духа вокруг. Те триста метров, за которыми должен был находиться лагерь, давно окончились, но лагеря никакого не было. Катька выволокла из бокового кармана баула бутыль с минералкой. Приложилась к горлышку. После минералки жара сделалась еще нестерпимее. Хоть бы тень какая!..
Тень появилась еще через десяток шагов. Смутно походила она на виселицу и покачивалась, издавая скрип. Вернее, скрипела не сама тень, а ее источник — старые качели на ржавой раме. Когда-то, очень давно, качели были покрашены в красный цвет. Они раскачивались и визжали над дорогой, и Катьке показалось, что вот только что на них кто-то сидел, но увидел ее баул и предусмотрительно дал деру.
Девчонка вытерла лоб в очередной раз, и разводы грязи сделались еще гуще. Она шагнула к качелям. И тут кто-то действительно ломанул через кусты:
— Нельзя!!
Вопль был душераздирающий. Катька отскочила. Перед ней стоял мальчишка. Некоторым образом родственник лешего: волосы, распахнутая на животе длинная рубашка, голые руки были в паутине, чешуйках коры, скурченных листиках и свежих царапинах. Мальчишка был чуть ниже Катьки, смуглый, встреханный и совсем нестрашный.
— Здрасьте, — сказала она, пиная баул. — Чего «нельзя»?
— Садиться нельзя. Ты чего, не знаешь?
В карих глазах его плеснули солнечные искорки, а на левой щеке Катька разглядела похожий на звездочку старый шрам.
— Не знаю, — согласилась она, протягивая лешонку бутыль.
— Это качели из «Романтики».
— Ну и что?
— Это лагерь. Его забросили после Чернобыля.
Катька пожала плечами: я-то тут при чем? Мне вообще «Чайка» нужна. Оказалось, что им по дороге.
— Даниил, — паренек протянул крепкую ладонь.
Катьку всегда бесил обряд мужского рукопожимания, но жара плохо подействовала — руку она тоже протянула, и не для поцелуя.
— Так что качели?
— Остались качели, — не дожидаясь просьбы, Даник взгромоздил баул на плечо. — Скрипят.
— Это повод не садиться? — качели быстро исчезали за горизонтом, но не такова была Катерина, чтобы не докопаться до сути.
— Повод, — Даник домчался до дыры в проволочной сетке и сбросил баул на землю. — Они не просто так скрипят. Они заманивают.
Катька поняла, что ее тоже заманили. На тайну. Гусыня. Еще ни одному мальчишке на свете она не позволяла так быстро с собой знакомиться. А Даник широко улыбнулся и бросил: