Дело о неуловимом призраке
Шрифт:
— Что это вы делаете?
— Глину отколупываем, — ответил Ромка. — Ты хотела этот горшок на помойку выбросить, а Лешка решила в него цветок посадить. А горшок не простой, он заколдованный. — Ромка взглянул на Вику и спросил — А почему ты без своих рубинов?
— Они к этому костюму не подходят, — ответила Вика.
На ней было темное платье с закрытой шеей и кружевами, на нем ожерелье с красными камнями и вправду бы не смотрелось.
— У Олеси похожее платье есть, — непроизвольно вырвалось
— Стоп, — Вика схватила ее за руку. — Я вспомнила, мне кажется, где я встретилась с ней в Москве.
— И где же? — подскочил к ней Ромка.
— В ресторане, куда мы ходили в воскресенье. Да, именно там. Я вспомнила. Она еще смотрела на меня, а потом ушла.
— А там ты в своем ожерелье была, да? — уточнил Ромка.
— Там — да. А что?
— Да так. Идет оно тебе очень.
Он принялся снова колупать горшок и прошептал Лешке:
— Вот почему Олеське так хотелось в понедельник в бабушкиной квартире одной остаться. Теперь она отлично знала, где и что искать — в Викиных вещах. Углядев в ресторане Вику в ожерелье, она, конечно, решила, что оно настоящее. Да и кто бы подумал, что поддельное? Оно же точь-в-точь как на снимке. И как только ее в ресторане их домоправительница не засекла?
— Сам знаешь, когда надо, всегда уйдешь от слежки, — ответила сестра.
Валерия Михайловна собрала веником на совок глину, отскочившую от горшка, и присела рядом с детьми.
— Да что за горшок-то?
— Он драгоценный, — таинственно прошептал Ромка. — Золотой, сразу видно.
Вскоре к колупанию глины с драгоценного горшка приступила вся семья вместе с гостями. И через некоторое время в руках у Ромки засверкал уже не горшок, а золотая чарка, инкрустированная огромными рубинами, похожими на те, что на Викином ожерелье.
— Эти-то, зуб даю, настоящие, — сказал он и протянул чарку Вике: — Вот это и есть, как я понял, завещанный тебе бабушкой антиквариат. Небось от самого Брюса достался, предка твоего. Тогда считалось, что рубины предупреждают об опасности изменением цвета, а толченым рубином лечили от всяких болезней. Брюса же колдуном считали, ты знаешь? Эй, послушай, значит, ты тоже графиня, да?
«Графиня» улыбнулась:
— Я отнесу его в больницу, бабушка мне все объяснит. Я пойму, что она скажет.
— А я уже поняла, почему Софья Яковлевна все время о своей кошке упоминала и просила о ней заботиться, — сказала Эля. — Она надеялась, что мы для Кисы этот горшок едой станем наполнять и никуда он поэтому не денется. И еще я могу высказать предположение, почему она так скудно жила.
— Почему? — спросила Лешка.
— Я думаю, что поначалу она боялась привлекать к своей квартире разных воров и жуликов, а потом, как у многих очень старых и
— В Америке мы не позволим ей этого делать, — сказала Вика.
— Ромка, а вдруг эту чарку Якову Брюсу сам Петр Первый подарил? — воскликнула Лешка. — Он же Брюса жаловал.
Подумав, Ромка отрицательно покачал головой:
— А вот это вряд ли. Историю лучше знать надо, — назидательно изрек брат. — Петр не любил всякие такие слишком дорогие безделушки, он из простой посуды и ел, и пил. И вообще отличался неприхотливостью в быту и роскошь всякую не поощрял. А денежки все больше на флот, на вооружение, на строительство да на просвещение тратил. Брюсу кто-нибудь другой ее преподнес.
Олег Викторович с уважением посмотрел на сына:
— Антон Матвеевич и в самом деле тобой доволен. Я его вчера в метро встретил. Молодец, подтянулся.
— Значит, покупаем модем? — подскочил к нему Ромка.
Телефонный звонок не позволил ему дождаться ответа отца. Олег Викторович снял трубку и передал ее Ромке:
— Тебя. Дружок твой. Это Венечка.
— Рома, а я снимки с Малышом проявил, — заявил мальчик. — Где Малыш и несколько парней, чуть-чуть подозрительных.
— А девушек подозрительных на нем нет? — спросил Ромка.
— Девушек нет. А вот девочка одна, очень красивая, два раза в кадр попала. Один раз когда туда шла, другой — обратно. Малыш к ней всякий раз подбегал, вот я ее и заснял. Она такая необыкновенная, был бы я постарше, то, наверное, влюбился бы в нее.
— Эй, послушай, — остановил его Ромка. — А волосы у нее какие?
— Темные.
— Кудрявые, да? А одета красиво, да?
— Очень, — восторгался на том конце Венечка.
— А лет ей, примерно, сколько?
— Ну, как Лешке, наверное.
— Ей больше, — почему-то охрипшим голосом сказал Ромка. — И теперь я, то есть мы с Лешкой поняли, почему он был невидимкой. Потому что это она, а девчонок ты не подозревал. И я тоже, потому никак не мог сообразить, кто за нами как-то раз в метро следил. В вагоне одни школьницы находились. А теперь и это прояснилось. Знаешь что, мы к тебе завтра придем и обо всем расскажем, а сейчас нам с тобой некогда разговаривать. Надо как следует наследство разглядеть.
— Что, что? — не понял Венечка, но Ромка уже повесил трубку и направился к Олегу Викторовичу, чтобы, пользуясь моментом, немедленно потребовать модем, а по дороге шепнул сестре:
— Олеська этого не переживет.
— А ей и знать об этом пока не надо, — ответила сердобольная Лешка. — Она и так уже достаточно пострадала. Надо ее в больнице проведать. Может быть, в ней совесть проснется?