Дело об обиженных журналистах
Шрифт:
Ходили слухи и о нелегальном бизнесе братьев. Известно было, что оба они входили в ближний крут одного из крупнейших городских авторитетов Михаила Ломакина (он же — Лом). Против братьев дважды возбуждались уголовные дела: за мошенничество и хищение. Они даже провели некоторое время за решеткой, но затем дело благополучно развалилось. Правда, в РУБОПе интерес к Карпенко не потеряли и только и ждали, когда они на чем-нибудь проколются. Но даже РУБОПу подступиться к влиятельным братьям было трудно.
Видимо, чувствуя свою безнаказанность,
Изучив бумаги, я понял, что «гарнира», как любит говорить шеф, у меня уже более чем достаточно, а вот «мяса» в этой истории следовало добавить (рассказ Маришки требовалось дополнить еще чьими-нибудь показаниями).
Записная книжка у меня в жутком беспорядке. Я раза три перелистал ее от корки до корки, прежде чем отыскал домашний телефон Алика Заборина. Позвонил. На том конце ответили после девятого гудка — мужской голос.
— Привет, Алик, Соболин беспокоит. Не забыл еще такого?
Мы обменялись еще парой ничего не значащих фраз, прежде чем я решил взять быка за рога и предложил Заборину пересечься со мной где-нибудь в центре.
— Да нет, ты знаешь, я тут последние дни все больше дома сижу (Опа! Вот оно!..), — ответил Заборин. — А что за интерес у тебя ко мне?
— Хочу побеседовать о последствиях одной твоей публикации. Про гастроли «Боди Джи»…
— Уже знаешь? — голос моего собеседника поскучнел. — Черт с тобой, приезжай. Только пива купи. И рыбки захвати…
Он продиктовал адрес. Ехать предстояло на юго-запад.
Через час тридцать пять минут я звонил в дверь квартиры Заборина на третьем этаже девятиэтажного дома на Маршала Жукова. Когда он открыл мне дверь, я присвистнул. Видок у него был еще тот. На месте левого глаза фиолетовая с отливом опухоль.
— Ну, чего вылупился? Битого журналиста не видал? Не стой столбом, Соболин, входи. Любуйся последствиями столкновения неподкупной журналистики с кровавой мафией.
Заборин посторонился, пропуская меня в квартиру.
— На лицо смотреть неприятно, но болит меньше. Хуже всего — ребра, дышать тяжело… — Заборин отобрал у меня бутылки с пивом. — Да не сиди пнем, сгоняй на кухню, там возле мойки бокалы какие-то есть.
Стаканы оказались не первой свежести, но я их сполоснул под краном…
— Ну, Алик, — перешел я к делу, когда две бутылки пива практически опустели, — я так понимаю, у тебя есть к братьям Карпенко небольшой счет. Думаю, мы в состоянии его предъявить к оплате.
— Вы там у Обнорского своего всей конторой крышей поехали?
— У меня к братьям есть свой счет, — сказал я и рассказал ему все (или почти все) про историю с Мариной Ясинской.
Заборин вздохнул, поморщился от слишком глубокого вздоха и тоже рассказал мне все, что посчитал нужным.
Заборина не отлавливали по дороге в редакцию. Ему просто позвонили по телефону. Позвонил знакомый — «коллега по журналистскому цеху» — и пригласил попить пивка в «Лаки чен».
Но
Оказавшись перед Карпенками, Заборин на свою беду начал хорохориться. Тогда братья приказали своим мордоворотам оттащить его куда-нибудь, где никто не услышит, и поработать над ним. Охранники приказание исполнили, увели Заборина в небольшой спортзал, скрывавшийся, как выяснилось, в глубинах «Лаки чена», и минут сорок отрабатывали на нем приемы восточных единоборств, используя Алика в качестве говорящей макивары.
До дома он еле добрался — мало того что все тело болело, так еще и в машину никто сажать не хотел. К тому же бумажник его остался в клубе.
— Ты представь, Соболин, там же не только деньги были, там моя кредитная карточка была — нам из Москвы на нее зарплату перечисляют.
Я не представил. У меня у самого никогда никаких кредитных карточек не было.
— Что делать собираешься? — поинтересовался я.
Заборин пожал плечами:
— Прижать бы как-нибудь негодяев… Да только что с ними сделаешь?..
— Можно в РУБОП пойти, ими там давно занимаются.
— Думаешь, поможет? С их-то связями и депутатской неприкосновенностью?
— Старший-то мимо неприкосновенности пролетел на последних выборах, как веник над Парижем…
— Ты всерьез дурак или прикидываешься? — Алик замахал на меня руками.
Пришла моя очередь пожимать плечами.
Я поинтересовался, как отыскать двух оставшихся журналистов, нехорошо написавших о Карпенко.
Заборин не знал — посоветовал звонить в понедельник в редакции.
Субботний день катился к вечеру. Я нашел ближайшую телефонную будку и позвонил Марине.
— Я соскучился… Не говори ничего, скоро приеду.
Желтые розы я купил у входа на «Ленинский проспект» — у «Петроградской» вышло бы раза в полтора дороже. А неподалеку от ее дома заскочил в кондитерскую и купил несколько пирожных. Выглядела Ясинская уже получше, но все равно неважно. Я понял, что эту ночь мы вряд ли проведем вместе. Кофе мы тем не менее выпили и пирожные съели.
— Не бойся, котенок, — я чмокнул ее в лоб, уходя, — мы их еще прищучим. Я позвоню тебе завтра.
Делать до наступления ночи было совершенно нечего. Пешком я прошел по Каменноостровскому проспекту. Оставил позади Австрийскую площадь (мне она всегда напоминала площадь Звезды из «Трех толстяков»). В бывшей столовой, где когда-то я пил маленький двойной за двадцать шесть копеек в перерывах между съемками «Афганского излома», теперь находился китайский ресторан. На пляже перед Петропавловкой уселся прямо на песок, выбрав местечко почище. Пришло настроение раскурить трубку. Достал ее из кармана жилетки и стал набивать табаком.