Дело огня
Шрифт:
— Ты, Сайто, умеешь ухватить сразу главное, — сказал Кондо. — Вся эта дрянь с колдовством и осквернением храмов — лишь подготовка к чему-то большему. К чему? Вот что мы должны узнать и предотвратить. Они торопились, эти колдуны. Что-то должно произойти в ближайшие дни, а мы тут сидим и лапшу тянем.
Кондо решительно поднялся.
— Утром я пойду в резиденцию господина Мацудайра и скажу, что дело об убийстве монаха закончено, живыми взять негодяев не удалось. Когда вернется человек Ямадзаки, сразу его ко мне! Остальным привести отряды в полную боевую готовность. Я хочу, чтобы мы по первому же знаку господина
— Значит ли это… — Окита прочистил пересохшее горло, — что моя казнь откладывается до завершения дела?
— Что? — Кондо даже головой потряс от неожиданности. — Какая казнь? О чем ты, Содзи?
— По уставу я должен совершить сэппуку, — тихо, но четко проговорил Окита. — Я позволил Тэнкэну уйти живым.
— Сэппуку? — рявкнул Кондо. — А воевать кто будет? Сэппуку ему! Размечтался! Спать, отдыхать, пить лекарства! До полудня! Сайто, проследи! Весь жир из него выпусти, если он будет забывать! Сэппуку ему, надо же…
И, продолжая ворчать, командир размашисто зашагал через сад к своей комнате.
— Ну, ты придумал, в самом деле, — Хидзиката фыркнул. — И как только тебя такая дурь в голову пришла?
— Неужели я, — горько осклабился Окита, — слишком хорош для нашего Устава?
— Ты достаточно хорош для нашего Устава, — строго сказал Хидзиката. — Особенно для этого пункта. Который придумали не для тебя, а для любителей почем зря трясти мечом.
— Идем, — Сайто хлопнул Окиту по плечу. — У меня приказ: напоить тебя лекарством и уложить спать.
— Значит, Синсэнгуми ждали там господина дайнагона Аоки, — Кацура прищурился, глядя куда-то поверх головы Тэнкэна. — Интересно. И что же было дальше?
— Я нагнал господина Ато с телом господина Аоки на руках, — сказал Тэнкэн. — Господин Аоки был еще жив. Странно — он посмотрел на меня и улыбнулся. Я предложил помочь, а он так переглянулся с господином Ато, улыбнулся и покачал головой. Я готов был поклясться, что он был мертв раньше, чем коснулся земли. Ему нанесли три удара сразу, вот так, — юноша показал рукой на себе. — А он улыбался…
— Окита Содзи, — задумчиво произнес Кацура. — Лучший клинок Синсэнгуми и один из лучших клинков страны. Господин Аоки недолго будет улыбаться. А тебе повезло.
— Не думаю, — покачал головой Тэнкэн. — Кажется, боги… кажется, они ненавидят меня.
— С чего ты это взял? — удивился Кацура.
Тэнкэн вздохнул, надеясь отделаться односложным ответом — но слова вдруг полились потоком, и хорошо хоть не слезы, подступившие к самому горлу. Он говорил об отце, от которого ни мать, ни сын, ни дочери, ни слуги не слышали доброго слова. О матери, истаявшей от чахотки. О том, как он, не выдержав бесконечных побоев, поднял на отца даже не руку — меч, пускай и деревянный. Как бежал из дома, а вслед нему неслись отцовские проклятия. О троюродном брате, веселом и сильном юноше, казненном за причастность к убийству министра Ии. О том, как, полный стремления отомстить за брата, он пешком добрался до Эдо и там встретился с рыцарями возрождения. Как легко было жить какое-то время чужим умом, убивая по приказу ночью и напиваясь днем. Как Рёма Сакамото увидел в нем, почти совсем одичавшем, человека и повез с собой в Кобэ… Как мучилось тело от морской болезни — а душа, казалось, очищалась соленым
— Ну полно, полно, — прервал его излияния Кацура. — Ты бы сильно подвел меня, если бы позволил себя схватить или убить, это правда. Но ты не дался им ни живым, ни мертвым, и не твоя в том вина, что люди Аоки оказались болванами, а сам он — суеверным петухом. Надо же, придумал — голой рукой отразить удар Окиты.
— Он… он колдовал, — тихо сказал Тэнкэн.
— И много наколдовал? Не будь суеверным, Тэнкэн. Ты еще станешь повелителем машин. Еще оседлаешь своего дракона. Верь в это, и не верь во всякие глупости.
И господин Кацура засмеялся так заразительно, что Асахина засмеялся вместе с ним.
— А чтобы волки Мибу не затравили тебя раньше, чем ты оседлаешь дракона — я спрячу тебя у Икумацу, — голос господина Кацуры снова стал серьезным. — Умойся как следует — и пойдем.
— Синсэнгуми ждали нас, — голос дайнагона Аоки был тих и ровен. Ни малейших признаков гнева. Что же тогда давило на плечи, что сгущалось в ночном воздухе, пронизанном косыми столбикам лунного света?
— Ваш ничтожный слуга… — Ато проглотил застрявший в горле ком, — был неосторожен…
— Ты полагаешь? — из-под юношеских ресниц вяло блеснули глаза тысячелетнего старца. — Ты желаешь принять наказание, Ато? Или это всего лишь формальная фраза, дань вежливости?
Ато снова сглотнул. Лгать господину дайнагону бесполезно, он знал это с пеленок.
Раздернув одежду на груди, Ато достал из-за пояса короткий клинок.
— Я должен выйти в сад, — сказал он. — Негоже пачкать кровью хорошие циновки.
— Сядь, — улыбнулся господин дайнагон. — Я знаю, что ты в любой момент готов умереть ради меня, и поверь — если мне понадобится твоя кровь, я не позволю тратить ее так бездарно. Твоей вины в случившемся нет, скорее всего — тебе не хватает разумения, но это объяснимо, ведь ты еще так молод…
— Господин! — Ато ткнулся головой в пол. Теперь он ощущал, как от повелителя нисходят на его несчастную измученную душу милосердие и ласка.
— Разумение приходит с опытом, — продолжал господин Аоки. — И знаниями. Ты хочешь о чем-то спросить? Спрашивай.
— Мальчик, — Ато понял голову. — Хитокири Тэнкэн. Я не умею читать в сердцах, но он был бы гораздо лучшей пищей, чем этот трус из Синсэнгуми. Почему вы велели мне отпустить его?
— Потому что это хитокири Тэнкэн, — господин дайнагон словно бы даже удивился вопросу. — Он полезен нашему делу, а в будущем сделается еще полезней. Ты ревнуешь, — губы дайнагона тронула улыбка. — Напрасно. Человеку нужны две руки. Вы талантливы оба, и я хотел бы видеть вас обоих у себя на службе. Но правая рука всегда важней, чем левая. Твой род служил мне из поколения в поколение. Твой прапрадед стал моим птенцом. Никогда человек со стороны не будет значить для меня больше, чем потомственный вассал. Приемыш — одно дело, сын — другое.