Дело оперское. Рокировка
Шрифт:
Во дворе дома Уткиной рвались на цепях две громадные собаки: ротвейлер и кавказец. В значительной мере они отваживали многих, кто хотел надавить на Уткину.
— Собаки Мыскина знают? — спросил у Уткиной Шилов.
— Конечно. Он ко мне часто приходил.
— Для чего?
— Ну, как для чего? Так, выпить, закусить…
— А ты ему и наркоту давала, которую он в камеры носил, задержанных снабжал…
— Ну…
— Что «ну»? Так или не так?
— Ну, так…
— А сам к тебе домой он ходил, когда ни будь?
— Ходил…
— Сегодня он ходил к тебе в гости ночью…
— Зачем это? — удивилась Оля.
— Забрал общую тетрадь и шприц
— Вот сука! — вдруг рассмеялась Уткина. — Хотел на халяву бабла поднять…
— Вот такой у тебя был кавалер…
— Почему «был»? — Оля не смогла применить этот термин к себе… не догадалась…
— А потому что взяли мы его сегодня… — по блатному распел Иван. — Опера из МУРа закатали Сивку…
— И что теперь будет?
— Посадим.
— А сейчас он где?
— В камере… следующим пойдет начальник милиции…
Во дворе рвали цепи собаки…
— Убери собак или я их уберу на тот свет, — вежливо попросил Иван.
Уткина закрыла собак, и вся процессия вошла в дом.
— Показывай, где у тебя наркота еще осталась! — сказал Вадим.
Оля провела всех в зал, а сама начала из разных мест доставать таблетки эфедрина по пачке или две. Эти таблетки служили сырьем для производства страшной гадости под названием «мулька», которая по своему действию была сравнима с «ханкой», но убивала человека как «существо разумное» в несколько раз быстрее. У наркоманов принимающие «мульку» именовались «мулькоманами» и находились на нижней ступеньки своеобразной наркоманской иерархии. Такие «мулькоманы» очень быстро сходили с ума и довольно часто оказывались на кладбище даже в юном возрасте…
Пока опера и Роман отвлеклись, осматривая стол в кухне, Витя подошел к Оле и шепотом сказал ей:
— Если они найдут у тебя наркоту еще, посадят точно. На счет тебя у них особые указания. Давай мне, я перепрячу…
— Сейчас… — озабоченно отозвалась Уткина, помня старые дружеские отношения с Витей, и вскоре незаметно сунула ему сверток.
— Как все закончится, я тебе это отдам, — сказал ей Витя, пряча сверток за пазухой.
— Спасибо, Жорик! — поблагодарила его Оля.
При обыске нашли несколько упаковок таблеток эфедрина, три дозы героина и пакет с марихуаной — высушенной коноплей. В двух банках были «вторяки» — остатки приготовления «ханки». Того, что обнаружили, хватало с лихвой.
— Ну что, Оля? — Вадим потрепал её за рукав. — Откуда у тебя дома это богатство?
— Не знаю, начальник… — улыбнувшись, отозвалась Уткина. Она уже приняла правила игры и играла как надо, по всей видимости, уже веря, что все может кончиться вполне сносно.
После обыска у Уткиной, поехали с обыском в дом Коли Колесова. Дверь открыл его отец — уважаемый в городе человек, работник администрации города.
— Что еще? — недовольно буркнул он.
— Обыск, — Вадим протянул постановление прокурора.
Старший Колесов прочитал его внимательно и вернул Вадиму:
— Проходите, чего уж…
Четыре человека прошли в богато обставленную квартиру и, не зная, откуда начинать обыск, нерешительно топтались в зале. Владимир Вадимович Колесов стоял у входа. Он уже понял, что его сын что-то опять натворил и приготовился выслушивать нелицеприятные слова от оперов. Сыночек имел четыре судимости и был по определению «личностью, устойчивой к совершению преступлений», но именно благодаря связям отца почти всегда выкручивался и получал только условные, ничего для него не значащие, сроки. Последний случай вообще был уникальный: Колян, который официально числился слесарем на
— Оружие, наркотики в квартире есть? — спросил Иван.
— Нет, — нерешительно ответил Колесов.
— Сколько человек здесь проживает?
— Четверо.
— Предъявите паспорта, пожалуйста!
Пока Колесов ходил за паспортами, Иван открыл сервант, и, взяв в руки запримеченный сразу фотоальбом, тут же наткнулся на ряд фотографий, очень хорошо характеризующих личность старшего Колесова: Колесов, сын Коля и его друзья-наркоманы в обнимку перед дымящимся мангалом; Колесов, Жиган и чеченцы, которых уже давно перебил в Чечне спецназ ГРУ; Колесов в сауне с бывшим первым положенцем по городу Семеновску. Эти фотографии вполне могли бы понадобиться в случае, если Владимир Вадимович надумает пойти во власть большими шагами. Управление по борьбе с организованной преступностью и коррупцией в таком случае имело бы неопровержимые доказательства о связях политика с криминальными авторитетами города…
Улучив момент, Шилов просто спер несколько фотографий из альбома.
Старший Колесов держался свободно, и чувствовалось, что обыска он не боится. Проверив паспорта, Вадим сказал:
— Ну, ладно, обыск проводить не будем. Это долго, да и думаю, Коля не стал бы дома держать наркотики.
Поехали в отдел. «Кобровцы» отправились по домам. В отделе Юрьева вдруг вызвал начальник ГОВД. Санин радостно потер руки:
— Души его на месте… — напутствовал Санин Вадима.
Юрьев уверенно вошел в кабинет. В кабинете начальника сидел заместитель, который мгновенно ушел. Начальник зло посмотрел на Вадима, но через силу улыбнулся:
— Даешь, Вадим Петрович, результат!
— Даю иногда, — Вадим пожал плечами.
Юрьев присел за стул и внимательно посмотрел Саблину в глаза. Тот был заметно на нерве, дергался и потел.
— Как же вы так умудрились? Это же целая спецоперация… — чувствовалось, что Саблин не знает, что говорить, и как строить разговор в последующем…
— Спецоперация… — согласно кивнул Юрьев.
Начальник вышел из-за стола и стал прохаживаться по своему огромному кабинету. Пройдя несколько раз туда и обратно, он повернулся к Вадиму и направил на него свой тяжелый взгляд, переходя на «ты»:
— Ты же знаешь, для чего я её держу! Ты же знаешь… ты же сам опер…
— Не знаю, для чего вы ее держите, не знаю…
— Ну, ладно. Тогда скажу — она мой агент!
— Как замечательно! — вдруг рассмеялся Вадим. — Она и мой агент тоже. И ФСБ ее завербовало… Вот так история…
Юрьев своим поведением совершенно четко дал понять Саблину, что дело уже давно вышло из-под контроля начальника ГОВД. Выждав несколько мгновений тишины, Вадим сказал:
— Знаешь, Михаил Иванович, мне надоело слушать от людей жалобы на то, что наркотиками торгуют прямо возле милиции, а эта милиция ничего сделать не может. А ведь я такой же мент как и ты! И эти слова — плевок в наше с тобой лицо. Тебе так не показалось? — Юрьев тоже перешел на «ты».