Дело по Картамышевом
Шрифт:
Соломонов разлегся на земле. Подложив под голову могучие руки, он мечтал. Он не пил и не курил, не путался с женщинами в прифронтовых городках, не дулся в карты с офицерами, как другие вольноопределяющиеся. Теперь, когда храбрость его больше не имела цели, вся сила его характера уходила в мечты.
«Да, я вижу тебя. Совершенно ясно. Боже, какие добрые и красивые глаза! Ни одна фотография не похожа на тебя, потому что у тебя очень подвижное лицо. Подойди ближе. Еще ближе. Твои волосы щекочут мой висок. Это лучше всего. Приложи свою щеку к моей. Так.
6
Тем временем Тихон прибежал в блиндаж. Там было полно солдат. Теснота страшная, все сбились в кучу, но каждый знал, за кем стоит. В дальнем углу горела свечка, неясно освещая мокрые стены. Испарения, махорочный дым, запах немытых тел – не продохнуть.
– А что, братцы, – испуганно спросил Тиша, – еще не кончилась водка?
И он принялся протискиваться в толпу.
Высокий солдат с грубым лицом, на котором вовсе не росли волосы, схватил Тишу за плечо:
– Куда лезешь? Становись, как люди, в затылок.
– Не бойся, Мишутка, – пробормотал Тиша, все протискиваясь, – я вперед тебя не пойду, мне только посмотреть.
Благодаря своей юркости он скоро достиг передних рядов и здесь остановился, внимательно и беспокойно глядя перед собой.
На ящиках из-под галет стояла четвертная бутыль.
Несколько пустых валялось рядом на земле. Каптенармус Назаркин – из бывших лавочников – отмеривал солдатам по полстакана водки. Некоторые сливали ее в манерку, но большинство тут же выпивало и, крякнув, пробиралось к выходу.
Бутыль была грязна, и в тусклом свете невозможно было разглядеть уровень жидкости. По этому поводу среди солдат царило большое волнение.
– Не хватит. Вот увидишь, не хватит.
– Нет, нынче, я слышал, много запасено.
– Пускай они отдадут мне долг за прошлые разы.
– Слышь, Назаркин, отдашь?
– Может, тебе, – сказал каптенармус, не поднимая лица, чистого, с подкрученными маленькими усиками, – может, тебе шампанским отдать?
В толпе засмеялись.
– Нет, каптер, – сказал Тихон ласково, – ты так не говори, водки должно хватить, она отпущена по ведомости.
Но каптенармус последний раз нагнул бутыль и крикнул:
– Баста! Вся. Расходись, ребята!
– Ну вот… – сказал кто-то и вздохнул.
– Опрокинь бутыль! – крикнули в толпе. Назаркин пожал плечами.
– Ей-богу, какой народ подозрительный…
Он опрокинул бутыль вниз горлом да еще встряхнул ее. Она была пуста.
– Постой! Погоди! – крикнул Тихон.
Он выхватил бутыль из рук каптенармуса и внимательно осмотрел ее со стороны дна. Даже пальцем ощупал.
– Ага, – сказал он удовлетворенно, словно нашел то, что искал.
Солдаты окружили Тихона.
– А что ты там видишь, земляк?
– А вот что.
Тиша показал: посреди дна была вырезана аккуратная
Солдаты удивленно молчали.
– А теперь гляньте сюда.
В ящике, на котором стояла бутыль, тоже была дырочка.
Тиша приподнял ящик. Под ним оказался бидон, полный водкой. Она натекала сюда через оба эти отверстия.
– Вот она где, – сказал кто-то с бесконечным удивлением.
Все молчали, пораженные. Назаркин испуганно озирался.
– Видали? – сказал Тиша своим ласковым голосом. – Видали, братцы, как мужиков облапошивают?
Тут всех прорвало. Солдаты закричали враз, перебивая друг друга и напирая на каптенармуса:
– К командиру его!
– Зачем к командиру? Сами решим.
– Он небось с командиром в доле.
– Одна шайка!
– Последнее отымают, водку.
– Они эту водку немцам продают.
– Продают нас, братцы!
В задних рядах бушевал Мишутка. Он никак не мог пробраться вперед.
– Пусти меня, – кричал он, – я его прикладом!
– Ишь ты, умный какой – пусти его. Я сам его прикладом.
Назаркин упал на колени. Он прикрыл свое чистое лицо руками, защищая его от ударов.
Поднявшись на носки, Мишутка вопил сзади:
– Сапогами его, сапогами, ворюгу!
И вдруг бабье лицо его сморщилось, он заплакал.
– Чего ты ревешь, дура? – изумился кто-то.
– Обидно, – сказал Мишутка, нисколько не стыдясь своих слез и размазывая их по щекам грязной варежкой. – Помирать идем, а тебя свои же грабят.
И, снова приподнявшись на носки, он заорал страшным голосом:
– Бей его! Насмерть бей!
Сгрудившись над каптенармусом, солдаты били его кто кулаком, кто шомполом. Не устояв на коленях, Назаркин упал навзничь. Он уже не кричал и не шевелился.
– Кончен… – сказал кто-то.
В блиндаже стало тихо. Все бросились к выходу. Не глядя друг на друга, солдаты разбегались по взводам.
Каптенармус застонал и поднял окровавленную голову. Блиндаж был пуст. Держась за стенку, каптенармус поднялся и заковылял в угол. Здесь стоял забытый всеми бидон с водкой. Назаркин взял его, сунул под полу изодранной шинели и, хромая, вышел.
Кое-как доплелся он до хода сообщения. Здесь ждал его взволнованный Негреев. Каптенармус отдал ему бидон и упал. Фельдфебель вызвал санитаров с носилками и приказал отправить Назаркина в лазарет.
7
Когда солдаты вернулись в окоп и, взяв винтовки, стали у бруствера, прапорщик Врублевский произнес краткую речь. Маленькое лицо его сложилось в значительную гримасу. Он помахивал рукой в слишком длинном рукаве.
– Ребята! – сказал он. – Мы пойдем сейчас в атаку. Помните, что смерть на поле брани почетна! Да, черт возьми! Враг не должен увидеть ваших спин. Нет, будьте к нему все время лицом. Немец не выносит русских лиц. Он бежит от них, как черт от крестного знамения. Ну, а если кто поведет себя недостойно, уж не посетуйте, ребята, уж с таким я управлюсь по-свойски. Я горяч.