Дело Ромео и Джульетты
Шрифт:
— Николай Васильевич!
Горячев соорудил на лице непреклонное выражение и поправил очки:
— Игорь… Игорь Александрович, — он особо подчеркнул отчество интонацией, — искренне прошу меня извинить, но я и так сказал вам больше, чем должен был… и, в принципе, не должен сейчас слушать ваши… мольбы и стенания. Вы задание услышали?
— Услышал, — понуро отозвался Валуйский.
— Выполнять готовы?
— Ну, готов…
— Тогда не смею вас долее задерживать.
— Ага. Слушаю и повинуюсь. Есть. Так точно.
Валуйский сидел на краешке стула, сгорбив
Горячев делал вид, что очень занят происходящим на мониторе ноутбука.
Игорь чего-то ждал. Терпеливо и неподвижно.
Дождался:
— Игорь, пожалуйста, не надо искать злой умысел там, где его на самом деле нет. Я вижу, что вы с Леночкой… что она вам нравится. И я, действительно, не намеренно разлучил вас.
— Угу. Ну, я пошёл.
Горячев усмехнулся:
— Идите.
— Всё… встал и пошёл.
Валуйский сопроводил слова действием и покинул кабинет.
Простучали подошвы по коридору. Хлопнула входная дверь. В кабинет вошёл Ярослав Краснов:
— Поговорили?
— Поговорили, — Горячев отодвинул ноутбук и посмотрел на него так, словно он — единственная причина всех бед во всём мире.
— Надеюсь, вы не очень далеко его услали?
Николай Васильевич прищурился:
— А что такого? Вы предвидите некие проблемы или…
Краснов пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся:
— Будем надеяться, что не проблемы и не «или».
— Ну-ну…
Скрипка, так и не спавший, похоже, ни часа за всю дорогу, а по приезде на место ломанувшийся куда-то в парк, на «единение с природой» и пропадавший там до самого утра, без зазрения совести зевал, прикрывая рот рукавом. Зато Елена сначала выспалась в поезде, под перестук колёс и мерное лопотание попеременно Натальи Олеговны и «Серёженьки», а потом ещё и ночью спала… ну, почти спала — часть ночи отняли телефонные разговоры с Игорем.
Нет, ну что, разве она обязана перед ним отчитываться? Ставить его в известность о каждом своём шаге? Да кто он такой вообще!
Лена фыркнула, вспомнив, с каким удовольствием набирала очень корректные, но дико раздражающие Игоря сообщения в аське.
Скрипка зевнул особенно широко — даже шаг задержал — и вежливо так осведомился:
— Игорь не говорил, как там наши?
Лена смерила Сергея внимательным взглядом:
— Во-первых, кто — наши? А во-вторых… ты о чём, собственно?
— Ну как же? — удивлённо вскинул брови Скрипка. — Ведь с Игорем же разговаривала, да?
— Ну, разговаривала, — недовольно поморщилась Лена. — Мы про нашихне говорили… и вообще, ну с чего ты взял…
Марченко даже передумала задавать вопрос, как только увидела радостную улыбку Сергея.
Вот ведь нашёлся «человек-рентген» на её голову.
— Мило у них здесь, правда? — сонный Скрипка запутался было в ногах, но вовремя выровнялся и зевал по сторонам дальше, бредя следом за Еленой.
— Ха! «Мило»! Что именно? Осыпающаяся со стен штукатурка или обрывающие провода клёны?
— Ну не знаю… — задумчиво протянул Сергей, и Лена, как всегда, купилась:
— Это ты ещё Правчицких ворот не видал! Вот там — мило так мило! Там… — Елена вдохнула поглубже и на выдохе мечтательно прикрыла глаза:
— Там — горы! Там Швейцария, Чешская Швейцария, ты только представь, ты стоишь на одной горе — и вокруг тебя другие горы, а ещё холмы, равнины, ты видишь, как из самолёта, реки, леса, города!.. А сами ворота — это, знаешь, такая скала, и в скале естественного происхождения отверстие. Ну, это слабо сказано, отверстие! В этом отверстии Триумфальные ворота встанут — и ещё место останется! И воздух, какой там воздух!.. А чисто, как же там чисто…
Лена с отвращением отшатнулась от живописно разлёгшихся поперёк дороги рваных пакетов, мятых пластиковых бутылок и осколков стекла: похоже, здесь проезжал переполненный мусоровоз.
Скрипка испугался, что описание Правчицких ворот закончилось, и уточнил с нетерпением:
— Ну а дальше? Воздух, чисто, а ещё?
— А ещё… — Марченко прищурилась, вспоминая. — Ещё я там запомнила цвета. Я была там осенью, и вот представь… серый с чёрным камень ворот… и на них сверху растут сосны, а между ними незнакомые мне деревья, и на них листва не желтеет, а становится такой… медной, что ли. И по склонам такие кустики ещё, с рыженькими цветочками, и рядом с самыми воротами — музей, у него алая крыша, и вот серый, чёрный, алый, рыжий, зелёный, бирюзово-изумрудные такие холмы… и небо в облаках.
Лена вздохнула и только теперь заметила, что Скрипка перестал зевать и идёт за ней с закрытыми глазами.
— Эй, ты что?! — испугалась она, хватая его за руку, но он только блаженно улыбнулся и вздохнул:
— Спасибо, Лен… я увидел. Ой!
— Что?
— Мы пришли!
Они сами не заметили, как добрались до нужного им здания.
— Так, товарищ Скрипка, я пойду первой, потому что тут я главная, да?
— Да.
Марченко, прежде чем войти, ещё раз окинула взглядом сравнительно чистенький беленький домик с бордовыми дверями и синей табличкой, сообщающей, что в этом доме во времена войны был госпиталь, а теперь находится Знаменский РОВД города Касторово.
— Слушай, Серёж, а то, что мне туда неохота идти, имеет какое-то экстрасенсическое объяснение?
— Экстрасенсорное, может?
— Какая разница, ты скажи, имеет или нет.
— Имеет, но, скорее, чисто логическое. Ты, Лен, молодая ещё, но опытная уже, и ты знаешь, что там тебя ждёт.
— Угу, — Елена с особой мрачной решимостью поправила резинку на хвосте и посмотрелась в зеркальце, в порядке ли макияж.
Серёжка в точку попал: ещё тридцати нет, а опыта общения со зрелыми, «матерыми», специалистами — хоть отбавляй. Сейчас опять будет полна коробочка умных серьёзных мужчин в самом расцвете лет, то есть, глубоко за сорок или даже за пятьдесят, и все, как на подбор, будут оценивать Ленину внешность и мелодичность её голоса, а уже потом, может быть, задумаются о профессионализме.