Дело Судьи Ди
Шрифт:
Мысли путались, сбиваясь с одного на другое: Баг действительно еще никогда не сидел в тюрьме.
“Ладно. Предположим, нас действительно кто-то подслушал. Тогда получается, что мы говорили или делали нечто такое, что влиятельные лица не хотели бы предавать широкой огласке. И за что полагается острог… Что же такое мы с ечем там наговорили?.. Мы зашли в „Зал любимой груши”. Но нигде не сказано, что туда ходить нельзя, да и служитель не сказал нам про это ни полслова. И тот же служитель поведал нам о смерти жены этого самого Тайюаньского хоу. И какая тут закавыка? Тайны никакой нет: умерла девушка, не выдержало сердце. Бывает. Много кто знает про то. И ничего”.
– М-да… – вслух протянул Баг в недоумении и положил руку на спину Судье Ди. Кот извернулся
“Хорошо. Служитель поведал нам, что душа умершей Цюн-ну до сих пор бродит в зале. И никто туда давно не заходит, потому что страшно. И в садике там – груша. Дерево. И девица, которую я ночью видел, – да, да, она рисовала в воздухе определенно иероглиф „груша”. И Богдану сон был про грушу. И кот хвостом опять же „грушу” написал… И потом попер из-под грушевого дерева бумажку. Про бумажку эту уж точно никто ничего знать не может: даже Богдан не заметил, а кот мне ее только в „Шоуду” отдал… Ничего не понимаю…”
Баг оставил кота и снова принялся выхаживать по комнате. Туда-сюда.
“Ладно. А что же с умершей, с покойной? С Цюн-ну? Быть может, она тут каким-то боком…”
Известно: у живых и мертвых – разные пути. Когда человек покидает мир живых, его духовная сущность разделяется на две части, и одна остается рядом с бренными останками, а вторая устремляется в мир горний, пред очи неумолимого судьи Яньло-вана, а уж тот, взвесив на весах беспристрастности все ее жизненные дела – дурные и добрые – и выслушав всех вызванных по ее делу свидетелей, выносит свой неумолимый приговор о будущем рождении и его сроках. Загробное воздаяние – неотвратимо. Это вам не мир живых, где ловкого человеконарушителя могут ловить нескончаемо долгое время, а если ему повезет, так и вообще, возможно, никогда не поймают. Человеческие законы устанавливаются людьми и людьми же исполняются, а законы иного мира – существуют извечно, и никому не скрыться от сурового судилища, никому не уйти от справедливого возмездия. И если при этой жизни ты не задумывался о главном, если причинял зло, если чинил вред жизни чужой, а то и посягал на нее, возомнив себя вершителем судеб, имеющим право определять, кому жить, а кому умирать, – то не жди снисхождения: века могут пройти, прежде чем в жестоких муках ты обретешь искупление и последующее перерождение в каком-нибудь склизкого и бездумного червяка, копошащегося в Будда знает какой гадости и находящего в таком времяпровождении истинное наслаждение. Души, тобою загубленные, будут взывать к возмездию до тех пор, пока не пробьет твой час, пока быкоголовые посланцы не встретят тебя у врат твоего жилища и не повлекут тебя на встречу с неизбежным. Души не упокоятся, пока…
Амитофо…
Из того, что рассказал служитель, ясно, что Цюн-ну после смерти не упокоилась. Такие вещи бывают по нескольким причинам, важнейшие из которых: неправильно совершенное – если вообще совершенное – захоронение тела и какие-то неоконченные важные дела в мире, который умерший покинул. Именно поэтому в древности на полях сражений, где кости непогребенных павших воинов лежали беспорядочно, в полном небрежении, так часто и бывали слышны тоскливые голоса, виднелись блуждающие огоньки, а неподалеку все время происходили разные удивительные события и даже гибли люди. Многие совершенномудрые мужи древности прославились в том числе и тем, что предали останки погибших земле, совершили потребные погребальные ритуалы, дабы вернуть несчастных в неостановимое колесо перерождений. Не раз Баг читал рассказы и о том, как просветлевший в познании ученый, обнаружив неупокоенный дух, прилагал все усилия к тому, чтобы окончить его незавершенные дела, – и исполненный благодарности дух наконец упокаивался…
Трудно представить, чтобы член императорской
“Все это хорошо, но только совершенно не объясняет, почему мы с котом здесь оказались. Именно мы. Потому что с нами был и Богдан, но Тайюаньский хоу не задержал Богдана, он задержал именно меня. Отчего?”
Баг затушил сигару в походной пепельнице и тут же вытащил из футляра новую.
“Думай, ланчжун, думай… Что еще может быть?.. А вот эти двое, с которыми мы… Что они там говорили? Что-то такое… Тридцать три Яньло! Высокий сказал про „скакать по крышам”. Ну да, да! Именно это. И – „она”. Какая-то „она”. Все бы ей скакать по крышам. Ага. Как-то в этом роде. Ведет себя как школьница, один ветер в голове, кого хочу – того люблю, чем хочу – тем занимаюсь…”
Баг, не переставая шагать, ожесточенно чиркнул зажигалкой, не глядя прикурил: в голове вертелись еще какие-то слова высокого преждерожденного, вертелись – но не давались, ускользали.
“…Ее удел – выйти замуж в интересах государства”.
Вот оно!
“Кто может выйти замуж в интересах государства? Да только особа императорской крови, естественно. Получается, эти двое вели речь… о принцессе. Вот кто эта „она”, которая скачет аки школьница по крышам, занимается незнамо чем и… любит кого хочет. А не в интересах государства. Любит”.
Любит?!
Баг замер.
Сигара тлела сама по себе.
Баг боялся думать дальше.
Ибо из двух ныне здравствующих принцесс скакать по крышам искренне и увлеченно стремилась лишь одна. О чем сама говорила Багу.
Принцесса Чжу Ли. Еч Ли. Мэй-ли. Фея из сна.
В горле отчего-то стало сухо. Баг потянулся к остаткам пива.
Любит… кого хочет.
А кого она хочет любить? Кого?!
Баг отбросил сигару и, собрав все силы, решительно отодвинул такие мысли прочь – как несообразные. Внутри все трепетало, падало в какую-то темную, но невыразимо сладкую пропасть; Баг остановился у дверей, там, где было наиболее просторно, и поспешно принялся проделывать малый комплекс тайцзицюань для замкнутых помещений; чеканные строки комментария великого Чжу Си на двадцать вторую главу “Бесед и суждений” привычно наполнили сознание. “Учитель сказал…”
Судья Ди уставился на хозяина с живым интересом. Кот даже встал, подергивая хвостом: видимо, устремившаяся от Бага вовне кипучая энергия была столь сильна, что хвостатый человекоохранитель оказался не в состоянии далее пребывать в привычном покое; кот мягко, неслышно спрыгнул с ложа и описал вокруг погруженного в тайцзицюань хозяина тревожный круг; несколько раз тонко мяукнул.
Баг не слышал своего малого напарника: плотно отгородившись от мира, он старательно приводил в порядок мысли и чувства, возвращал утраченное равновесие духа – старыми испытанными средствами. И средства – помогли: минут через десять честный человекоохранитель вполне сумел собраться с мыслями. И снова принялся размеренно вышагивать туда-сюда. Судья Ди некоторое время семенил следом, а потом вернулся на ложе.
Итак… Если отвлечься от всяких чувствований, то остается существенный вопрос: коли мы примем, что речь шла именно о принцессе Чжу Ли, то кто, собственно, мог о ней высказываться в таком тоне? Не посторонний человек, это точно. Человек, вхожий в императорскую семью, тот, кто ходит по Запретному городу как по собственному дому, не утруждая себя даже облачением в официальное платье. А не Тайюаньский ли хоу, предполагаемый наследник трона, юаньвайлан Чжу Цинь-гуй собственнолично, встретился Богдану и Багу в узком проходе между домами? Он и еще какой-то преждерожденный – видимо, приближенный к хоу.