Дело Судьи Ди
Шрифт:
поздний вечер
Народное гулянье набирало силу.
Оставалось менее трех часов до того момента, когда, превращая ночь в день, заполыхают над великим городом грандиозные фейерверки, веселя и радуя несчетные толпы; когда, подсвеченные сотнями лампочек, горящих внутри их полупрозрачных шелковых тел, взлетят над улицами и парками несомые на длинных, почти незаметных шестах драконы, медленно размахивая просторными крыльями, грозно шевеля усами и, под разноязыкие восторженные крики, изрыгая радужные пламена; и начнут рваться миллионы хлопушек, отпугивая злых духов от наступившей новой эры…
Но уже и теперь на улицах центра столицы было не протолкнуться, хотя с девяти вечера движение повозок по всем проспектам и трактам близ императорского
Пришлось идти пешком.
Спешить не получалось. На самом оживленном базаре в разгар торгового дня не бывает такой толпы, какая заполняла в тот вечер срединные улицы Ханбалыка. Мороз – не помеха; кто пел, кто и плясал от избытка бесшабашного веселья или для согреву; справа играли на балалайках, слева на цинах, где-то поодаль гудели дутары… время от времени накатывали слюноточивые запахи от раскаленных жаровен: тут мясо ломтями, там плов или борщ, поодаль – припасенные с лета кузнечики… В местах попросторнее народ степенно, но шумно приходил в восторг от разных дивных див – большей частию от удивительных по форме и красоте фонарей, выставленных на всеобщее обозрение народными умельцами; а уж совсем неподалеку от площади две компании затеяли игру “битва драконов за жемчужину” и под гром барабанов и литавр да удалые выклики вовсю восхищали окружающих чудесами акробатики… Юркие, словно ящерки, сновали разносчики – нынче все было бесплатно. “Чай, чай, кто замерз? Чай горячий – кто замерз?” “Новый год настает – и девиз правленья новый…” “Налетай, не зевай – хэ маотай, хэ маотай!” “Двадцать раз Наврузбайрам за год празднуем мы там – я ордусское веселье и за злато не отдам! Ух! Ух!”
Двигавшаяся навстречу единочаятелям стайка крепко взявших друг друга под руки молодых людей – три девушки, два паренька – по неволе преградила дорогу Богдану, беку и Каю, озабоченно и молча пробиравшимся сквозь радостно гомонящие дебри. Не обойти.
– Драгоценные преждерожденные, отчего вы столь мрачны? Нельзя в праздник ходить с такими лицами! Давайте к нам в хоровод!
Только в такой давке хороводы и водить…
– Простите, драгоценные юнцы и юницы, мы спешим веселиться в другое место и очень боимся припоздниться… – отозвался Богдан.
– Тогда – проходите! – На миг молодые, всерьез рискуя быть оттертыми друг от друга и уж не встретиться до завтра, разомкнулась, милосердно пропуская троицу сквозь себя. – Желаем не опоздать! Славного вам веселья, драгоценные преждерожденные, счастливого вам Нового года!
– Да пребудет с вами милость Аллаха! – Это уже бек.
“Ты, Чуньцзе, напои меня…” “Ечи, ечи, это в наших силах..” “Сладкие пампушки – празднику подружки! Сладкие пампушки – вкусней, чем лягушки!”
Некоторое время Богдан колебался – не показать ли Каю то письмо, которое нашел нынче под грушею пронырливый фувэйбин Судья Ди. Может быть, в этом обрывке бумаги, в этих незавершенных строках и таилась отгадка странного, чтобы не сказать резче, взятия Бага под стражу? Но врожденное чувство такта пересилило: все ж это было частное, очень частное письмо; волею Провидения Багу и Богдану довелось увидеть его уцелевшие иероглифы – однако нарочно, своей волей показывать последнее письмо несчастной Цюн-ну кому-то еще… щепетильному Богдану это казалось вопиюще несправедливым. “Завтра же во время пира отдам его юаньвайлану, – в который раз твердил себе Богдан. – Завтра – пир… можно было бы завтра же и обратиться к Тайюаньскому хоу, а может, и непосредственно к цзайсяну, ведь там все они будут… Но – время, время… Баг-то – под стражею, а это ни с чем не сообразно! Да еще в праздничную ночь!”
Но дело заключалось – Богдан отчетливо это чувствовал – не только в Баге. Являясь до мозга костей человеком государственным, минфа понимал – вернее, опять-таки более чувствовал, нежели понимал, – что странное и нечеловеколюбивое происшествие с Багом является лишь одним из звеньев цепи неких загадочных и тревожных событий, лишь малая толика коих стала, опять-таки волею Провидения, известна минфа. В эту цепь входили, несомненно, и странное нападение одних варваров на других в летящем из-за границ Ордуси воздухолете; и появление Дэдлиба с его жуткой историй о парижском убийстве, совершенном по непонятным пока причинам; и, возможно, даже письмо бедняжки Цюн-ну…
Не
Внезапно новая мысль пришла ему в голову. Он даже остановился, и спешащие бек и Кай невольно пролетели мимо него на пару шагов – и, недоуменно обернувшись, одинаково нахмурились и вернулись, глядя на Богдана с удивлением, но молча, ибо уже видели, что минфа не просто блажит, но, достав из внутреннего кармана дохи трубку телефона, выбирает из записной книжки некий номер.
Дэдлиб отозвался почти сразу.
Не тратя времени на очередную серию приветствий, Богдан, памятуя, что нынче они с заокеанским человекоохранителем все ж таки уже виделись и успели обменяться сообразными выражениями взаимного расположения, сразу перешел к делу:
– Добрый вечер, уважаемый господин Дэдлиб. Это минфа Оуянцев-Сю. Рад был бы и крайне вам признателен, ежели б вы сочли возможным поведать мне, как продвинулись ваши поиски французского подданного, о коем мы имели удовольствие беседовать сегодня днем.
– Ага, – сказал Дэдлиб. В гаме и гуле улицы его было слышно не лучшим образом, но все же Богдан вполне разбирал слова. – Значит, вас все-таки взяло за живое.
– Не то слово, – ответил Богдан, плотнее прижимая трубку к уху.
– Я и сам собирался вам звонить, но не решился сегодня. Тут у вас такое творится – черт ногу сломит, не хотелось беспокоить. Мне позарез нужна помощь ваших служб – но праздник этот… Как в воду канул мой подопечный, – сообщил он. – Оставил вещи в гостинице, получаса в номере не пробыл, ушел и пропал. Но у меня есть косвенные данные… а, чего уж там. Догадка у меня сразу возникла… Я смотался в аэропорт и целую историю там выдумал: друг, мол, улетел, меня не дождавшись, опоздал я из-за праздничных пробок на улицах… а его встречать должны, а я должен сообщить звонком туда, где его встречают, каким именно рейсом он вылетел… и стал показывать тамошним господам его фото: не припомните ли, на какой аэролайнер он сел? У вас тут все такие доверчивые… прямо из кожи вон лезли, чтобы помочь… Ну и один вспомнил.
– Что?
– Меньше чем за час, как я подскочил в аэропорт, наш француз с пустыми совершенно руками, без вещей, покинул Ордусь. В Сан-Франциско, между прочим. Хорошо, что я приехал так быстро, – еще часа четыре, и сутолока выбила бы у контролера из головы всю память, завтра он бы ничего уже и не вспомнил… Причем, когда я назвал имя, служитель захлопал глазами этак обиженно и сказал, что того звали совсем не так. Вот, мол, сами можете посмотреть регистрационные бумаги… Пришлось отрабатывать назад – ну, значит, просто похож, извините, спасибо и все такое… То есть – если это действительно был он – у французика уже заранее были билеты и документы. И вдобавок совсем не на то имя, под которым он летел сюда и под которым его регистрировали в посольстве… и в гостинице. Еще ниточка потянулась! – сказал Дэдлиб радостно; по всему было видно, что чем больше разрастался снежный ком загадок и несообразностей, тем ему становилось интереснее, а стало быть, веселее. Гокэ праздновал великий день по-своему.
– Значит, – подытожил Богдан, – видимость такая: этот человек совершенно открыто прилетел в Ордусь, оставил доказательства того, что он прибыл, заселился – и затем пропал. Если бы не ваша расторопность и его стали бы искать лишь несколько дней спустя, было бы полное впечатление, что он пропал в Ордуси.
– Вроде того.
– У меня тоже ценная информация для вас, господин Дэдлиб.
– Даже так?
– В коллекции графов де Континьяк действительно могла быть чрезвычайно ценная вещь. Вполне могла быть. Не по денежной стоимости, но по значению, в том числе – по значению для современной мировой политики. Долго объяснять сейчас, но – это ценнейшая мусульманская реликвия, способная, при умелом применении, нарушить великое постоянство… у вас его называют балансом сил.
– Факин' грэйт, – произнес Дэдлиб после короткой паузы. – И зарезанный агент СРУ!
– Именно, – подтвердил Богдан.
– Все равно пока ничего не понимаю, – произнес честный гокэ после паузы подлиннее.
– Я тоже. Благодарю вас, завтра мы обязательно созвонимся… ох, во второй половине дня завтра дворцовый пир… в крайнем случае послезавтра… Вы ни в чем не испытываете нужды в нашей стране? – спохватился Богдан: все же он был здесь хозяином, а первый долг хозяина – позаботиться об удобствах гостя.