Дело земли
Шрифт:
— Тогда, Тидори, проводи гостя в восточные палаты, — Померанцевый павильон был хорош, чтобы тихо веселиться вдвоем-втроем, а для вечера с девицами и танцами он подходил мало, — а я, с вашего позволения, переоденусь.
На Райко было придворное платье, на господине Минамото — изящные одежды цвета серебристой сосны, из-под которых выглядывали края серебристо-серого и пурпурного платьев: как потомок императора, он имел право на запретные цвета. Шапка у него была такая высокая, что у Райко в доме и не нашлось бы подходящей коробки, а мягкие туфли отделаны куньим мехом — словом, столичный франт во всей красе. Вон как девицы, кроме Тидори, хвостами завертели-то…
И тоже хорошо, зачем ему больше одной… а господин Хиромаса в этом всем как рыба в речке. Или даже как выдра.
Поначалу в присутствии такого важного господина четверка воинов держалась скромно. Особенно смущался Цуна, который на таких празднествах всегда исполнял обязанности пажа, подливая всем — а тут был с шутками и прибаутками усажен на почетное место, по левую руку от господина Хиромасы. Однако «птичья стая» знала, как разогреть даже самых чванных гостей — а господин Минамото и чваниться-то не любил. На танец он смотрел с веселым любопытством, где надо — прихлопывал в ладоши и подпевал:
Вассэ! Кто сегодня здесь у нас храбрец?Вассэ! Кто сегодня здесь у нас герой?Кто же, как не Ватанабэ-но Цуна!Кто же, как не юный Ватанабэ-но Цуна!Страшный демон бродит по ночам,Убивает юных дев и пьет их кровь,Кто положит злодеяниям конец?Кто же, как не четверо бойцов,Славных воинов из дома Гэн,Самураев Минамото-но Райко!Началось обещанное «что-то особенное» — танец в честь Цуны. Тидори, одетая по-мужски, нацепила красную маску демона и принялась приставать к одной из девиц, одетой как придворная дама. Тут ее подруга Миякодори, тоже в мужском платье, трижды прыжком кувыркнувшись через голову, выхватила деревянный меч и давай на демона наскакивать! Демон махал рукавами, прыгал то вправо, то влево, ходил колесом, но ничто не помогло — руку ему отрубили и поднесли настоящему Цуне. Рука была сшита из белого шелка и оказалась набита сладостями-ава. [52]
52
Рисовые пирожные, закрученные в виде «морской пены».
О ночном конфузе в доме Сэймэя девушки ничего не знали и не поняли, отчего Цуна так хмурится, когда его чествуют. Райко притянул к себе Тидори за рукав, тихонько шепнул ей на ухо, в чем причина, и та, отложив маску демона в сторону, сама начала наливать юноше и утешать его. Прочие продолжали играть и петь:
Вассэ! Кто сегодня здесь у нас герой?Кто же, как не Ватанабэ-но Цуна!Кто же, как не юный Ватанабэ-но Цуна!Храбрым соколом он прянул на врага,Лиходею напрочь руку он отсек……Голову нужно было рубить, а не руку… а помогло бы? Ведь не сам же убийца за рукой являлся. Значит и за головой мог послать. Хотя как бы объяснил — рта-то у него не было бы? Нет, все же голову надежней.
— Да ну… — засмущался вдруг Цуна. — Не могу я! Вы же больше моего рисковали, господин, а Кинтоки вон, живьем поймал одного! А я что…
— А вы, господин Ватанабэ, — Тидори ласково взяла его за руку, — поддались женским чарам, потому что молоды и неопытны. Но опыт ведь — дело наживное…
— Цуна! — крикнул Кинтоки, еще не пьяный — чтобы напоить Кинтоки, нужно кувшина два, не меньше, — но уже веселый. — Цуна, ты стоящий парень, и не смей в себе сомневаться! Мы что… Мы уже готовые вояки! Давно в седле и бывали во всяких переделках. А ты совсем недавно сделал взрослую прическу, но в ту ночь… Цуна, ты мужик! Это я, Саката Кинтаро, говорю тебе: ты мужик, Цуна!
— Мужчине — награду мужчины! — поддержал Садамицу.
Тидори поймала взгляд Райко и подозвала самую молоденькую из девушек, что подыгрывала на барабанчике.
— Сегодня Ёбукодори будет вам прислуживать весь вечер и всю ночь, если захотите, господин Ватанабэ, — сказала она — и девушка села подле Цуны, а Тидори заняла место подле Райко.
После этого ещё много пили и пели:
Там на дне, глубоко под водою,Жемчуг-водоросли в глубине —Там растет «не говори»-трава.С милою моей вдвоемМы пришли сюда тайком от всех.Никому не говори, трава! [53]Господин Хиромаса взял в руки свою бива, а Тидори — флейту, и вдвоем они затянули длинную песнь о деве Тамана, [54] а Кинтоки встал, подхватил маску демона и, помахивая этой маской, словно веером, пошел танцевать, на удивление ловко для такой громадины. Господин Минамото между куплетами склонился к Райко и тихо прошептал ему на ухо:
53
«Манъёсю», перевод Е. Глускиной
54
Дева Тамана из Ава, гордая и неприступная красавица — героиня множества народных песен, вошедших в старинные собрания.
— А всё же вы не выкроили времени написать письмо даме Кагэро…
Райко вздохнул, скрывая досаду. Вот нет у него занятия кроме как бегать за чужой женой, когда заговор гнойным нарывом зреет в самом сердце столицы.
— Завтра же с утра ей напишу, — сказал он.
— Не стоит беспокоиться, — тихо проговорил господин Хиромаса, продолжая играть. — Я уже написал.
Райко как поднес чашку с вином ко рту — так и застыл.
— Вам осталось только привязать письмо к ветке цветущей сливы, — невозмутимо продолжал господин Хиромаса, — и отослать со своим человеком.
Райко трудным глотком протолкнул вино в желудок.
— Покорнейше благодарю за заботу, — проговорил он, отставляя пустую чашку. — А… что же в этом письме?..
Господин Минамото отложил плектр, пошарил в своем левом рукаве и извлек аккуратно сложенное письмо на зеленой бумаге с серебряными искрами, благоухающее ароматными смолами и померанцами.
Райко развернул и прочел:
«Лук из катальпы туго натянув,Куда послать — не ведаю —Стрелу:Гусей в полях укрылТуман весенний».— Так, ничего особенного, — господин Хиромаса снова взял плектр и ударил по струнам, — но завязать переписку сойдет.
Райко снова сложил письмо и благодарственно поклонился. Он, конечно, умел сочинять стихи, но делать это по каждому подходящему случаю, как было должно, не мог. Вот как недавно во дворце — смотрел на веер с летящими строчками, начертанными женской рукой, а ничего в голову не шло. И прислужница огорчилась, и репутацию, как сказал господин Минамото, испортил…
Он спрятал письмо в рукав, пригубил чашку, наполненную Тидори, приобнял сидящую справа женщину. Он любил танцовщиц — с ними было легко.