Дело земли
Шрифт:
Все бы хорошо, если бы этот праздник не был назначен на полнолуние. В полнолуние нельзя оставлять Государя.
Ну что ж, пока время есть — можно и с господином Хиромасой переговорить… А там, если что, Сын Неба просто передумает и захочет удержать Райко на ночь при себе — а сделать такое проще простого. А слово Государя — закон.
— Я могу обещать за себя, — сказал Райко. — Но не за Государя.
— Воля Государя — превыше всего. И все мы люди службы. Само собой разумеется.
Райко дождался поданного слугой письменного прибора и написал то же, что объяснил только что Корэнаке — но в более цветистых выражениях. А затем откланялся и направился в свою каморку. Нужно было переодеться, отправить Садамицу с письмом к Хиромасе и лечь спать.
Это тоже было новым в его жизни — возможность посоветоваться с кем-то, возможность полностью положиться на чей-то совет. Не принять как приказ, а быть уверенным, что все сказанное или написанное тщательно обдумано и что советчиком движут лучшие намерения.
Пахнущее померанцем письмо Садамицу принес одновременно с ответом Хиромасы. Райко нетерпеливо развернул его первым — и на колени ему выпал мешочек с толчеными травами.
Дама Снежок писала, что, хотя оба они стерегут сокровище и не могут распоряжаться собой так свободно, как им хотелось бы (Райко улыбнулся), ей все же удается несколько раз в день видеть его, когда, направляясь в государевы палаты, он проходит мимо Найсидокоро. Если бы он остановился у южной веранды, направляясь на службу — они могли бы поговорить, потому что дама Снежок как раз сменяется со службы. Она узнала, что раненая нога до сих пор причиняет ему страдания — и передает это лекарство, которое научила ее готовить мать…
Лекарство… лекарство как раз можно попробовать — сегодня или завтра днем. Днем, потому что неизвестно, как подействует на него непривычное средство.
А вот в покоях Господина Осени все уже привычно. Уютно, спокойно. Безопасно. Наверное, не только Райко так чувствует. Наверное, и снаружи кажется, что отсюда никто не может ждать беды. Сидит себе сверчок в бамбуковой клеточке, играет. Никто его не ловил, сам он клеточку сложил, сам залез — и ничего ему не нужно, только чтобы музыка была, да чтоб эту музыку кто-то слушал. И так оно и идет, день за днем, круг за кругом, пока… бывают ли сверчки-оборотни? Бывают, как не быть? Все на свете бывает.
Однажды Райко эту мысль господину Хиромасе чуть не высказал. Удержался, к счастью. А удержался потому, что подумал — а вдруг музыка для хозяина и правда важнее и дороже всего остального, того, что сам Райко считает нужным и настоящим? И не прав ли хозяин, если так? Кто знает, какую траву и где выталкивает к небу вовремя сыгранная мелодия?
Поэтому он слушал, не прерывая, молча потягивая сакэ, и даже когда хозяин отнял флейту от затвердевших уст, не поторопил его вопросом.
— Ловушка ли это? — переспросил Хиромаса, бережно оборачивая флейту в шелковый платок. — Может быть. Чем дольше я в этом деле, тем больше мне кажется, что здесь столкнулись даже не две, а три игры. Или даже не игры… Представьте себе, что двое ведут партию в го, но время от времени оба отвлекаются на пение птицы в саду или детский смех — а тем временем чья-то невидимая рука меняет местами черные и белые фишки на доске. Игроки возвращаются к игре — и каждый замечает подлог, но уверен, что невидимая рука смешала фишки в его пользу, и продолжает игру, улыбаясь в рукав. Но кто этот третий игрок, смешивающий фишки?
— Богиня, — уверенно сказал Райко.
— Может быть. Но я не уверен. Если бы она могла думать так и играть так, ей бы не понадобилось столько детских ухищрений… Я бы скорее подумал, что это кто-то слабый и небольшой пытается управлять силой, много более могущественной. Но я могу и ошибаться.
Райко вдруг почувствовал что-то… не вдохновение, не внезапный проблеск в сознании — а что-то вроде легкой щекотки ума.
— Мы исходим из того, что богиня сильна и могущественна, — сказал он. — Но разве «Писания о древних делах» не говорят, что она утратила свое могущество? Она может быть слабой. Даже беспомощной — по своим, по божественным меркам…
— Может. Но по человеческим меркам она очень сильна… Вы хотите сказать, что она действует как слабый игрок, потому что для себя, в своем собственном представлении — она беспомощна?
— Да, наверное. Почтенный батюшка Сэймэя разбил племя Земляных Пауков силой оружия — и она не смогла защитить свой народ. Вряд ли с тех пор она стала сильнее.
— Но у нее есть прямая власть — сила убить кого угодно, возможность овладеть разумом человека…
— Видимо, не всякого человека. Например, на господина Сэймэя она ни разу не покушалась. Да и на нас пятерых — тоже. Решилась только когда Цуна один остался.
— Если бы это было так, она не смогла бы оседлать братьев Фудзивара.
— Ей достаточно было оседлать одного: Великого Министра. Посмотрите сами, — Райко схватился за кисть и начертил на первом попавшемся клочке бумаги знак «глициния». — Девять лет назад Великий Министр заболел и, как говорят, чуть не умер. А если умер, как рассказал на допросе старший конюший господина тюнагона? Если богиня, пользуясь своей властью над мертвыми, вернула его с того света — но вернула оборотнем? Тогда выходит, что теперь братьям Фудзивара некуда деваться. В этой столице, в этом дворце ничего нельзя сделать по-настоящему тайно. Они не могут призвать монахов и изгнать демона, боясь, что правда выйдет наружу и на имя Фудзивара падет тень. А убить… Не такое это простое дело — убить родного брата. Кем бы он ни был. Кровь — не вода, господин Хиромаса.
— Но и сдаться нечисти — не такое простое дело.
— Сдаться проще, — покачал головой Райко — Кроме того, если они все обладают тем же даром, что и богиня — очаровывать людей…
— Мне бы хотелось верить, что богиня слаба, — проговорил Господин Осени. — Хотя вам как раз этот ответ не понравится, потому что он будет значить, что нынешнюю нашу беду одним ударом меча не поправить. Но мне хотелось бы верить, что она слаба, потому что нам здесь достаточно и человеческого зла.
— Тогда у нас действительно три игры на доске. Игра господ Фудзивара, игра Левого Министра и игра Богини. Причем господа Фудзивара полагают, что Богиня играет на их стороне…
Райко вдруг задохнулся от догадки. До сих пор он представлял господина Левого Министра только возможной жертвой братьев Фудзивара, которые разочаровались в хилом и болезненном Рэйдзэе и хотят возвести на трон принца Морихира в обход старшинства, устранив с поля клан Минамото, потомков государя Дайго. Но если господин Левый Министр ведет свою игру… то кто может быть замешан в этой игре?
— Господин Хиромаса, а не думали ли вы о том, что игры может быть не три, а две. Или, вернее, одна? Что тот, кто движет тайно шашки на доске — он и подбил игроков начать партию?
— И какова же его цель?
Райко почувствовал, как кровь отливает от губ.
— Отомстить за народ цутигумо. Погубить династию. Погубить Столицу.
— А не получить обратно то, что было потеряно?
— Нет… может быть. Без нас — без закона, без силы, что посылает войска, может быть.
Райко внезапно с огромной остротой ощутил всю непрочность мира. Из чего состоит Поднебесная? Из Столицы и провинций. И если взять сто человек в каждой провинции, то девяносто восемь не беспокоятся ни о чем, кроме своей земли или своей торговли. Они просто не заметят, если Столицу снесут с лица земли, династию потомков Сияющей Богини заменят династией Богини Земляных Пауков… а впрочем, зачем и династия? Достаточно бессмертной жрицы… вечно юная, вечно обновляющаяся, как луна — чего еще желать? Если боги это допустят, разве не достаточно того людям? И что с того, что она питается кровью — разве кугэ не делают того же? Может выйти и так, что горя станет меньше.