Дело жадного варвара
Шрифт:
– Годится.
Богдан понял, что прощен.
Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,
24 день шестого месяца, шестерица,
день
Дома было тихо. Женщины еще спали. Видимо, чтобы хоть как-то успокоить нервы, взбудораженные из ряда вон выходящим исчезновением мужа, а заодно и употребить время с толком, Фирузе допоздна инструктировала молодую относительно потребностей, вкусов, пристрастий
Богдан тихонько принял душ, побрился, сменил рубаху и, едва слышно напевая, принялся мастерить себе яичницу. Жены женами, а есть-то надо. Богдан размышлял. Что-то ему в этом деле не нравилось, что-то беспокоило.
– Какая миленькая песенка, – раздался сзади голос Жанны.
Богдан осекся и едва не выронил сковородник. Он только сейчас понял, что мурлычет себе под нос с детства любимый шлягер шестидесятых «Союз нерушимый улусов культурных…»
– Ты меня научишь, милый?
Она стояла в двери, замотавшись в купальное полотенце – еще немного сонная, нежная, обворожительная. Уютно моргала и робко улыбалась, глядя на мужа.
– Конечно, – умиляясь, сказал Богдан.
Жанна спохватилась.
– Ты куда-то спешишь? – встревоженно спросила она.
– Да.
– А вечером будешь дома?
– Надеюсь.
– Ты всегда такой занятой?
– Нет.
– Это хорошо. А я уж решила, это каждую ночь так.
– Присаживайся.
– Нет. Буду стоять перед тобой вот такая. Мне нравится, когда ты на меня смотришь.
– Я поперхнусь.
– Я тебя побью по спине. Я уже знаю этот старинный славянский обычай.
– Хочешь тоже съесть кусочек?
– Нет. Ты голодный. А у нас с Фирой весь день впереди, чтобы тебя дожидаться, болтать и… как это… чаи прогонять.
Богдан все-таки поперхнулся, отчетливо представив, как две дорвавшиеся до посиделок болтушки целый день прогоняют сквозь себя многочисленные чаи.
– Скажи, Богдан… – задумчиво спросила Жанна, прянув было к нему с уже занесенным кулачком, но тут же покорно остановившись по мановению его руки. – Фирузе обмолвилась, а я сделала вид, будто так и надо, но… у вас тут до сих пор в ходу телесные наказания?
В голосе Жанны был неподдельный ужас.
Богдан даже жевать перестал.
– Ну, во-первых, – неторопливо начал он, собравшись с мыслями, – еще в древности в Цветущей Средине был выработан принцип: наказания установлены, но не применяются. Это значит, что, если не совершаются преступления, за которые предусмотрены те или иные наказания, то к этим наказаниям нет нужды прибегать. Это же хорошо?
– Хорошо… – неуверенно кивнула Жанна. – Но все равно. Это же унизительно. Это несправедливо! Это… это недемократично!
– Погоди, слушай дальше. Если человек разбил витрину… или пьяный появился в метро, или ругается на улице… да мало ли! Это называется «бу ин дэ вэй» – совершение действий, которые совершать не полагалось. Их тьма! Что же, в тюрьму сажать всякий раз? На каторжные работы упекать?
– Штрафы… –
– Штрафы! И ты еще толкуешь о справедливости! Ох, Европа! За один и тот же проступок ты неизбежно установишь один и тот же штраф, так? А доходы у людей разные! Для одного, скажем, десять лян – это на шпильки, на сигары дорогие, а для другого – два, а то и три дня жизни. Один без обеда останется, другой даже не заметит. Стало быть, прямая и вопиющая получается несправедливость! А вот кожу свою все ценят одинаково! Дальше. Высшая справедливость требует, чтобы за одинаковые проступки богатый получал все же чуточку более суровое наказание, чем бедный. Ведь тому, кто богат, легче получить воспитание, правда? Значит, невоспитанность у богатого – несколько больший грех. И тут именно так и выходит, ведь у богатых кожа всегда чуточку нежнее, чем у бедных, и они всегда чуточку больше боятся боли! Справедливо, Жанночка! По всем статьям справедливо!
На какое-то время Жанна буквально окаменела – по всей видимости, от ощущения полной неопровержимости его доводов. На нее даже смешно стало смотреть. Однако она быстро взяла себя в руки и, глядя на Богдана с каким-то ошеломленным уважением, протянула:
– Минфа-а…
– Ну, конечно, – ответил Богдан.
– Ладно. Учи песенке.
Какая славная девушка, с нежностью думал получасом позже посвежевший и сытый Богдан, выходя из квартиры. Какая переимчивая. Схватывает на лету. Жанна возилась в кухне, старательно мыла посуду, оставленную мужем после завтрака прямо на столе, и с удовольствием напевала: «Союз нерушимый улусов культурных сплотили навек Александр и Сартак…»
Александрийский воздухолетный вокзал,
24 день шестого месяца, шестерица,
день
Напарники встретились в условленном месте ровно в четверть пятого. До прибытия рейса из Ханбалыка оставалось еще более получаса, но они не хотели суетиться перед прибытием драгоценноприехавшего преждерожденного единочаятеля Чжу.
Некоторое время оба молчали. Потом Богдан сказал:
– Я тут поразмыслил по дороге…
– Я тоже, – отозвался Баг.
– И мне кое-что сильно не нравится.
– И мне.
Они еще помолчали, и Баг с усмешкой полез за блокнотом и карандашом.
Через несколько минут Баг прочел: «Следы взлома настолько нарочиты, что это не взлом». А Богдан прочел: «Если нам так старательно впаривают, что дверь ломали, стало быть, ее просто так открыли».
Богдан покусал губу. Баг почесал за ухом. Они посмотрели друг другу в глаза и заулыбались.
– Похоже, мы сработаемся, еч, – чуть грубовато от неловкости сказал Баг.