Дельта чувств

Миронов Виктор

Несмотря на значительную высоту, на которой расположено ущелье и на прохладное время года, температура была так высока, что народ не прикрывался даже плащами. Миновав длинное ущелье люд оказывался на прекрасной равнине, более или менее возделанной и богатой виноградниками. Здесь росли живописные группы сосновых деревьев, здесь же были и оливковые рощицы. Спуск горы закончился. Север окаймлял горный массив. Этот горный массив становится всё грандиознее по мере того, как приближается лето.

Этот живописный предвестник наступающей весны предупреждал о том, что лучшее время года приближается и народу надлежит поспешить в край, где в весеннее равноденствие рождается солнце. С большой радостью народ спешит к волшебному храму девственной Тиннит (Светило Ночи), откуда начнёт очередное путешествие юный Мелькарт – сын и супруг Исиды. Это было место, к которому можно было попасть морским путём, однако море было настолько бурным, что люди предпочли сухой путь морскому несмотря на то, что им приходилось делать большой крюк в горах.

Старик Мелькарт качал головой, глядя с вершины массивной горы по поводу своих отпрысков и их дел, о которых ему было известно больше, чем его Величество имело право показывать. Никто из жрецов не осмеливался показывать, что он знает больше, чем полагалось знать. Действительность они окутывали туманом иносказаний, которые с трудом поддавались определению. Пользуясь предписанными жречеством оборотами речи, каждое светское лицо знало, что кроется за преувеличениями и преуменьшениями, за культовыми прикрасами, а крылась за ними история – миф. При всей своей яркости миф представлялся притягательно популярным, не лишённым праздничного характера, поскольку он представлял мисту повторение и возврат к жизни, иными словами, текущей реальностью того, что было установлено правящей религиозной элитой и знакомо народу с незапамятной древности.

Отвлекать – такова цель лукумона, привлекать – его жизненная задача, его предназначение, а потому – не отвлекаясь для пересказа примеров наших дней – удовлетворюсь преданиями старины. Некоторые ясности в этих вопросах можно достичь, если дать определение им, как таковым: во всяком случае, идеи отвлечения и привлечения прослеживаются в веках от самой глубокой древности, причём люди довели их до совершенства о какой и мечтать не могли праотцы.

Говоря предписанием преданий старины, народ решил посягнуть на жизнь божественного старика: посягнуть несмотря на то, что дни старого Бога, согласно календарю, и без того были сочтены. Мелькарт был стар и болен, и едва дышал, но его Величество не давало повода посягать на его жизнь, а давало – если угодно – прекрасный повод посягать на старость смертного, что делало замысел торжественным. Все знали, что Мелькарт являлся властителем красной земли и природы. Правил Он – во всём своём благословенном величии – покуда находился в юном, зрелом и даже на протяжении значительной части старости. Лишь, когда Бог совсем дряхлел, и к его Величеству приблизилась немощь и хворь, старость предпочитала за лучшее проститься с землёй и поспешить в преисподнюю, где кости его, превращались в серебро, мясо в золото, а волосы в чистейший лазурит. Тут драгоценная форма одряхления, но была она сопряжена с муками и страданиями, прекратить которые ему не удалось, испробовавши тысячу средств, ибо от превращения в серебро, в золото и в камень не спасает никакое лекарство. При таких обстоятельствах дряхлый Мелькарт не держался за земную власть, он видел, что из-за его немощи слабеет его род и духовный мир.

Весной Великая Мать решала, что час настал, ведь знание Исизы⁴, как и знание самого Мелькарта, охватывало небо и землю. Не знала она лишь одного, лишь один изъян был в её сознании: неведомо было ей тайное имя Мелькарта, корень которого «млк⁵» означал знак «молчи», а с ним и ритуал смерти и воскресения. Неизвестно ей было самое важное его имя, знание которого давало власть над этим богом. (У лукумона Эшмуна имелось много имён и божественных личин, и каждая его ипостась окутывалась большей тайной, чем предыдущее лицо.) Самого же последнего и самого главного своего имени бог вообще не выдавал, по-прежнему именуясь именем «Молчи». Кому Мелькарт это имя назвал бы, тот превзошёл бы его могуществом и, захватив власть, заставил бы его пасть. Поэтому Исиза придумала, а, придумав, сотворила кусливого змея, чтобы тот укусил своё же лоно в двуполой сущности Эшмуна. Нестерпимая боль от укуса, унять, которую могла только та, кем этот змей был рождён, заставит Эшмуна⁶ назвать рождённого единственно правильным именем. Как Исиза решила, так и совершила. Урей укусил её сущность и он, в тисках боли проявлявшейся и в нём, выдал одно за другим свои потаённые имена, надеясь, что на каком-то из очень уж потаённых богиня помирится. Однако Мать не отступалась от него до тех пор, покуда он не назвал ей самого тайного имени. Её власть над своим мужским двойником стала совершенной. Таково было предание известное любому человеку.

В идее привлечения и в идее отвлечения – грандиозный пафос! С их помощью должны были произойти серьёзные социальные изменения, чтобы искорка истины переселилась в очередную идею религиозного христианского пантеона, развившей в эволюции мысли идею воздаяния за добрые и злые дела.

Центральное место в религии земледельческого государства, постоянно связанного с годичными циклами развития растительного мира, занимали культы, регулирующие воскресение людей – покровителей плодородия. Религия была целиком ориентирована на земную жизнь. Даже таблицы Некрономикона – Книги Мёртвых, – целиком служили уставом земной жизни, да и награды и наказания от богов, человек должен был получить в этой земной жизни. Поэтому в богатой мифологии мы не находим мифов и гимнов, специально посвящённых загробному миру. Как правило, о нём лишь отрывочно говорится в мифах, рассказывающих об умирающих и воскресающих богах или описывающих подвиги и приключения героев в загробном мире. Тема загробного мира в мифах никогда не являлась основной.

В этом комментарии я рассказал тебе, благочестивый читатель, о первых смутных воззрениях, о «двойнике» человека, о двуполой раздвоенности космоса, о более или менее первом упорядоченном представлении о загробной жизни, от которой до нас лежит дистанция огромного размера. Ещё больше времени потребовалось человеческому воображению пройти путь в развитии представления о том, как в этой реальной жизни человек будет наказан или награждён за свое поведение предками.

Пред чет

Я построила дом, заколола жертву, растворила вино своё и приготовила трапезу и послала слуг провозгласить с возвышенности городской: «кто неразумен, обратись ко мне!» Притчи Тин_ниТ

В 6668⁷ лето от Сотворения Мира в Звездном Храме. В Пан Ти Капую спешила на мистерию Тейя Ань Нетери⁸. Арба её была впряжена крепкими, кряжистыми мулами в красочной сбруе, увешанной бубенчиками, отгоняющих злых демонов. Головы мулов, катящих повозку, были целой поэмой бодрости. Глаза их, в глубоких впадинах, радостные: легкомысленный взгляд этих поддёрнутых синевой глаз, выражали покорность послушной скотины. В нём можно было прочесть равнодушие к ударам возничего, проистекающее от сознания тщеты всяких излишних усилий, ибо щелканье бича напоминало изредка, кто над ними хозяин. Длинные уши валились в такт неровному шагу. Прядь тёмной гривы запуталась в уздечке, а ремни её натирали костлявые выпуклости скул. Дыхание увлажняло ноздри этих животных. Часом ранее с рыжей шерсти этих мулов были смыты все подтёки пота, скопившиеся под брюхами в кольцах шерсти. Здесь струи пота, как правило, склеивались с грязью и отвратительным коростоем налипал на задних конечностях. Легко вообразить это плачевное зрелище. Теперь мулы казались резвыми скакунами, годными красоваться у карусели. Арба катилась не спеша, особливо на подъёмах. Терпеливые животные, пригнув шеи, подстрекаемые бодилом, продвигались вперёд. Солнце миновало свой зенит. Мулы были бодры, шли резвым шагом.

В раскрытой арбе сидела женщина, имя которой – Тейя Ань Нетери, покровительницы подземных сокровищ, будто бы открывавшей тайну их местонахождения. В городе Мосул Кале – главном городе храма Тота⁹ – находился богатейший её кремник. Она непосредственно мать Исида и начала всякой вещественной жизни тихо дремали в ней. Она была легка, весела, беззаботна и свободна. Она была подобна кувшинке лилии, что плывёт по зеркалу воды, и не сомневалась, что корень её длинным стеблем пуповины уходит в тёмный ил глубокого дна пруда. В доме Гет Бел Ра Амона её считали посвящённой и сохранённой Гай Мельгарду, проявлявшемся в Гет Амоне, а это кое-что значило.

Противоречия между её единственным глазом и ртом не было, напротив, тут царила выразительная гармония, так как женщина не знала омрачающей строгости. Но соответствие между широким глазом и ртом возникло в ней постепенно, с годами, прожитыми ею в качестве иерофантиды Исизы и почётной Подруги. Что касается её тела, то Гай Мельгард не забывал все его красоты, ибо «сотканный воздух», тончайшая льняная ткань, которую она носила, целиком выставляла его на всеобщее обозрение. Можно сказать, что главным своим выражением тело соответствовало могучей женщине. Принадлежность к почётному женскому сословию подчеркивалось расцветом крепких грудей, тонкой спиной и шеей, нежными плечами и совершенными руками. Благородно стройные ноги, верхние линии, которых самым женственным образом переходили в великолепные бёдра и зад. Она была прекрасным женским телом. Более достойного мнения, чем мнение Гая Мельгарда, Ань¹⁰ Тейя не знала, и при встрече их глаз у неё возникали туманные, старинно-отрадные желания – образы начала и праначала – связанные с первозданным лунным яйцом. Она в глубине илисто влажной женской сущности была не кем иным как вакханкой пира любви.