Дельта чувств
Шрифт:
Исиза Тан Бул чудился ей чуть – ли не землей обетованной.
– Нет, хватит! – говорила она своим спутникам. – В Исизе Тан Буле я буду счастливее, чем где-либо раньше. Возвысившаяся Тейя Ань Нетери прибыла в своё прежнее владение.
В Ань Ти о Кийю она отправила следующее послание:
«Я возвысила свои права в интересах Отечества, и я резервировала за собой суверенитет и владение Исизой Тан Булом, на что требую согласие всех держав. Соблаговолите поставить себе в известность о моём прежнем статусе и о сделанном мной выборе, которым я остановила незаконное пребывание раамонян у колыбели Исизы. Сообщите раамонянам, что все они станут предметом моего постоянного внимания и сосредоточения моих самых насущных интересов».
Тейя Ань Нетери считалась основательницей грааля Исизы, но она давно не пользовался этим титулом, справедливо видя в себе Исиду. Теперь она развернёт в городе бурную деятельность. Она улучшила снабжение города питьевой водой. В нём построили лазарет и больницу. Каждый дом оснастили отхожим местом. Полностью привели в порядок сеть городских дорог.
Паруса небольших судов, рыболовецкие сети, плоские крыши домов, – всё напоминало Пан Ти Капую. Но она быстро освоилась с новым для неё положением и писала в прежнюю столицу:
«Совсем не трудно привыкнуть к спокойной, созерцательной жизни, если имеешь резервы в самой себе. Я много работаю, сидя в кабинете, а когда выхожу из дворца Исиды, испытываю мгновения счастья при виде моих варяжских гвардейцев. Для меня же, которая всегда была солдатом, а Великой Матерью стала случайно, помпезность всегда были в тягость, война и полевой лагерь мне больше подходят. Из моего великого прошлого мне жаль только моих погибших варягов. А самым ценным представляются несколько кольчуг моей армии, которые мне дарены».
Главной резиденцией Тейи Ань Нетери стал Собор Исиды. Грубоватое строение главного здания возвышалось над гордом. Описание этой усадьбы сохранил в дневнике Алорк:
«Вдоль дома со стороны цветущего сада тянулся вал, защищенный от лучей солнца навесом такой же длины. По утрам, когда бывала хорошая погода, навес разворачивали, чтобы Мать могла прогуливаться в тени. Преимущество навеса состояло также в том, чтобы в утренние часы он защищал от слишком сильной жары комнаты её Величества. В западной части сада на тумбах, обрамлявших вход в маленький цветник, стояли большие вазы, в которые с наступлением ночи ставили лампы. Этот мягкий свет нравился Великой Матери».
Дни Тейи протекали по раз заведенному порядку. Вставала она, как правило, глубокой ночью. Спала мало и тревожно.
Алорк, главный писарь, пишет:
«Она просыпалась много раз за ночь. Могла спать, когда хотела. Ночной сон был коротким, спала ли он подряд или с перерывами. Вставала она в веселом настроении. «Открывайте окна, чтобы я вдохнула воздух, созданный сокрытым», – была его первая фраза. Сразу после пробуждения она диктовала письма и приказы по державе. Из дома выходила на заре. Она завтракала, затем совершала прогулку и принимала любопытствующих, приезжавших в город посмотреть на того, кто не одно уже десятилетие будоражила Тини Кийский Торговый Путь25. Каждую встречу хозяйка города использовала для получения новостей, принимала представителей держав, наблюдавших за её деятельностью.
Бывала довольно откровенна:
– Упрямство моё возвело меня на высокий престол. Я полагаю, что мне не следует переменять характера Величества. Мне говорили, что я человек способный; я сама это знала, я возводила себя выше и выше, потому что мне сего хотелось. Я предполагаю, что Кийя26, воспитанная в ранних тонах, воспользуется случаем, чтобы сделать против меня заговор. Свидетельство её поступков недвусмысленно говорит об одном: низвергнутая исполинша живёт прошлым, и тщетно старается заглушить воспоминания о своей бурной деятельности на маленьком клочке скалы, у вод срединного моря.»
В полдень она обедала, одна или с писарем. Обед весьма непритязателен – чечевица, фасоль белая и зеленая, которую очень любила, приготовленная различными способами, даже просто отварная, очень ей нравилась. За столом она пила обычно вино, сильно разведённое водой, но употребляла вина наивысшего качества. После обеда читала писарю свои воспоминания. Удалившись в свои апартаменты, она надевала халат, проходила в кабинет и ждала Алорка. Там она диктовала, на что уходило много времени, до сумерек. Ей это шло весьма на пользу. Вечер проходил в оживленной беседе. Иногда Тейя Ань Нетери путалась. Но ласково выговаривала Алорку:
– Алорк, вы ошиблись, вы можете сделать ошибочную записать, – парировала она свою ошибку, – я безукоризнена, и вы должны безукоризненно записывать.
Он отвечал:
– Вы знаете, что говорите. Положение событий может измениться, но если вы однажды снова ошибётесь, то окажетесь на моём попечении, вы будете благодарны мне за то, что я помню сегодня.
На долю старухи матери выпало немало испытаний, что окончательно закалило железный её характер. Старуха была достаточно умна, чтобы с сомнением относиться к суетности и непрочности всего произошедшего вокруг её великого сына.
Она говорила о нём:
– Он не обладал политическим тактом. Я разгадала его, и он ещё не успел организоваться, как я уже знала, чего он стоит, и делала при этом вид, что не обращаю на него внимания.
Ань Баал, второй сын, любил мать, и его захват Ань Ти о Кийи, безусловно, скрашивал свершившуюся оторванность его от матери, и старых её политических страстей, и амбиций. Потому и характерна была в этом плане такая её деталь: каждый вечер она заканчивала наигранной фразой «Ах, скажу ли я тебе, сыночек». После чего она прощалась с присутствующими и уходила на покой. Она обязательно подходила к вышитому образу сына на холсте и говорила:
– Ну что ж, мы поступили как влюбленные, мы поссорились! Но влюбленные мирятся, а примирившись, мать любит сына ещё сильнее. Прощай, доброй ночи, помиримся!
Алорк донёс до нас этот эпизод:
– Тейя удалялась с выражением столь явного сожаления, что все бывали этим тронуты. Она не притворялась и показывала себя такой, какой она и была.
Размолвка и убийство сына тяготила её кошмаром. Перед сном она выходила на террасу дома, чтобы подышать освежающим ночным воздухом и полюбоваться видом, открывавшимся от Собора Исиды: неоглядный горизонт и дымчатое очертание малоазийского берега, где начиналась её громкая слава женщины-полководца. Тишина упоительной ночи нарушалась лишь шумом волн, которые разбивались о берег там, внизу, в двухстах шагах от террасы, по которой она прогуливалась.