Delusion старого мента
Шрифт:
Прошу любить и жаловать! Пловцов собственной персоной пожаловал в гости. Раз появился, значит, назрела потребность поговорить.
– Можно? – Спрашивает он, сам бесцеремонно извлекает из полиэтиленовой сумки бутыль пива «Балтика» и надолго прикладывается к ее пластиковому горлышку. Я привык к такой манере его поведения, к вычурному слогу, к которому он порой прибегает. Мне интересен этот битый жизнью человек. Кстати, я спас его когда-то и он считает, что обязан мне жизнью. Правильно считает. Обстоятельства нашего знакомства обязательно раскрою, только не сейчас. Сейчас я слушаю, бывшего советского участкового. Он навеселе, но держится молодцом и, щурясь, продолжает:
– Однажды моя супруга уехала к матери в село. Сосед по лестничной клетке Василий Назарович тут как тут. Как же, 23 февраля – день Советской Армии – повод достойный. Наш мальчишечник мы решили устроить у меня на кухне. У него нельзя. Жена! Василий Назарович военный летчик, полполковник в отставке, уважаемый во всех отношениях человек, а своей супруги боялся. Приняли с ним по стопочке, закусили. Сосед мне:
– Видел, на въезде в город самолет установлен, МИГ-21.
– Да, – отвечаю, – и не раз.
Он: – На таком МИГе я один из первых в нашей эскадрилье сверхзвуковой барьер брал. – Смотрит на меня, и как бы осуждает. С чего бы?! Сам знаю. Уважаемый человек передо мной. Грудинку ему свиную подрезаю ножичком. Угодить хочу. Ешь гость дорогой! Он уписывает за обе щеки, аппетит хороший. Прожевал и продолжает:
– Я во время войны ремесленное училище заканчивал. – Превосходство в его голосе чувствую. Вроде как он жил во время войны, а я нет. Думаю, люди не могут все одновременно родиться. Каждому свое время отведено, а сосед не унимается, рассказывает.
– Мальчишкой сдал на шестой разряд слесаря-лекальщика, высший разряд! – Палец подносит к моему носу и сверлит сквозь лупы своих очков глазищами, верю я ему, или нет.
– Ну и врать же ты Василий Назарович! – Это я только про себя с ним на «ты», а сам:
– Закусывайте Василий Назарович, закусывайте! – Грудинку подрезаю.
Аппетит у соседа после выпитого спиртного не шуточный. Говорит и ест, ест и говорит:
– Сдавать на шестой разряд просто.
– Ну-ну, просто! Будет мне тут заливать! Сам когда-то сдавал на третий разряд токаря. – Это я все про себя. Нельзя же обижать гостя, тем более, военного летчика, полковника. Но признаться, занервничал. Задел меня за живое сосед своим шестым разрядом. Пусть, думаю, выскажется до конца, там поглядим. Еще выпили, закусили. Сосед продолжает:
– Ставит мастер на стол шаблон – толстый лист металла. В нем выпилена пятиконечная звезда. Дает напильник и задание: выточить из другого куска металла звезду, точно по шаблону…
Без женского надзора мы к тому времени оба «отяжелели». Душа отмякла, поддакиваю собеседнику. Что ж, говорю, звезду напильником, терпение адское нужно. Главное правильно разметку на металл нанести, грани выдержать. А сосед, возьми да и перебей меня.
– Цимус не в том, чтобы правильно выточить. – Словцо какое выковырнул! – После того, как выточенная звезда поместится в шаблоне, нашу работу мастер проверял.
– Как? – Интересуюсь я. Сосед хватает со стола пустую стопку, чистую салфетку и показывает:
– Снизу, под изделие, мастер подкладывал лист бумаги (кладет салфетку на стол), а сверху заливал керосин (опрокинул стопку на салфетку), и ни капельки не должно протечь между стенками шаблона и изделия. Если на бумаге останется жирное пятно, работа не принималась. – Вижу, бумажная салфетка, которую сосед в качестве примера использовал, слегка подмокла. Если бы не подмокла, поверил бы его словам. Стопку с водкой Василий Назарович осушил до дна, а несколько капель в ней осталось. Те капли и подмочили.
– И что, – спрашиваю, – керосин не протекал!?
– Нет, не протекал!
Может, не врал тогда сосед, но салфетка на столе… Я с ним спорить. Говорю:
– Вручную такой точности нельзя добиться!
Он: – Я добивался.
Я: – У меня третий разряд токаря-универсала, кое-что соображаю в работе с металлами.
Он: – Третий – кишка тонка!
Обиделся я тогда на Василия Назаровича. Не смертельно, но из головы выскочило, что он гость и почтенного возраста, брал на двадцать первом МИГе сверхзвуковой барьер. Забродившие корнишоны вдруг всплыли перед глазами. Жена еще хотела те огурцы тещиным свиньям свезти, но банка видите ли ей тяжелой показалась. Кажется, мы еще порядком поругались на прощание. Хотела, чтобы я с ней поехал. Женщины, ведь они…
– Так чем закончился ваш спор с Василием Назаровичем? – Не выдерживаю я.
– А, да. Я решил сравнить, чья кишка тоньше, моя или соседа. Решил сделать все по-честному. Василий Назарович, знай себе, хвастает. Я молчком снимаю вздувшуюся крышку с банки. Мутный рассол слил в раковину и вот они маринованные корнишоны, раскатились по тарелочке. Загляденье: маленькие, пухленькие. Выпили еще с соседом. Я накалываю огурчик на вилку. Шипит змеей – это воздух из него выходит. В рот его целиком, будь что будет, кладу. Огурчик резкий на вкус. В нос шибанул, словно газировки глотнул, но есть можно, проглотил. Глазами соседу показываю, присоединяйтесь уважаемый.
Сосед хоть туговат на ухо, но шипящий звук огурца насторожил его. Глазки забегали по мне, по огурцам. Те раскатились поросятками по тарелочке. Я, знай, хрущу ими, своему коварству и выдержке поражаюсь. Откуда что взялось? Знать допек сосед. Он один огурец в рот, потом другой. Стул под ним скрипит. Дородный мужчина. Подозрительность в глазках растаяла. Мне даже соревноваться с ним расхотелось. Ведь сижу за одним столом с таким человечищем. Гордость овладела. И только она мной овладела, у Василия Назаровича в организме что-то ухнуло. Мы встретились глазами. Я не подозревал и доли той прыткости, с какой сосед метнулся в дверь.
Не Василий Назарович, а раненый медведь. Благо входная дверь была не заперта. У своей двери сосед замешкался и заревел. Как любила говорить моя покойная тетка, белугой заревел. Я выскочил следом. Все было «финита ла коммэдия». Мои внутренности оказались крепче. Так то!
Пловцов выверяет мою реакцию, внимательно смотрит в лицо, потом смеется:
– Каково! Поверил? – Он вдруг напомнил мне моего родного дядьку, который вот так же пьяненький со смешком рассказывал про тяжкие годы войны. Люди, хлебнувшие настоящего лиха похожи между собой. Они не плачутся в жилетку, и, пережив страшные годы, радуются жизни.