Демагоги, пастухи и герои
Шрифт:
Всё это указывает на то, что прародиной человечества был земной рай – географически изолированное место с ровным, тёплым климатом, обилием пищи и отсутствием естественных врагов. Биологически человек возник как ошибка природы, тупая ветвь эволюции, и по всем признакам должен был сгинуть без следа, так и не развившись.
Многие нам возразят, опираясь на якобы научные факты. Они скажут: эволюция сделала человека таким, каков он есть; борьба за выживание, в которой он смог победить, поставила его над животным царством, даровала разум вместо силы, одежду вместо меха, оружие вместо рогов и когтей. Однако всё это лишь предположения, не подтверждённые ничем, кроме веского слова их авторов.
Теория Дарвина – новая религия Нового Времени, именно религия, ибо более опирается на веру, чем на научные доказательства и факты; она содержит две догмы, являющиеся, по сути, самым главным заблуждением в вопросе генезиса человеческого вида. Если следовать дарвиновскому вероучению, человек развился из обезьяны путём естественного отбора в дикой природе; Ф. Энгельс, развивая эту мысль далее, дополнил это заблуждение второй догмой, гласящей, что труд сделал из обезьяны человека. При всём уважении к авторам этой концепции, мы не можем принять её a priori, как есть. В теоретических выкладках основоположников «единственно верного учения» доминирующим является утверждение, что якобы труд сотворил из обезьяны человека, а именно: способствовал возникновению мышления, языка и тому подобных атрибутов разумного существа. На наш взгляд, труд, скорее, способен сделать обратное. Едва ли монотонная физическая работа может способствовать развитию интеллекта – по большей части, она наоборот тормозит умственное развитие, поскольку направлена исключительно на одну цель – выживание.
Средневековые книжники полагали, что «голод – одна из кар за первородный грех. Человек был сотворен, чтобы жить, не трудясь, пожелай он это. Но после грехопадения он мог искупить свой грех только трудом… Бог, стало быть, внушил ему чувство голода, дабы он трудился под принуждением этой необходимости и вновь обратился таким путем к вещам вечным».
Здесь также уместно будет заметить, что принудительный физический труд всегда использовался для подавления инакомыслия. Все социальные катаклизмы возникали в среде творческой элиты, у которой было время для того, чтобы думать – не народ делает революции, революции рождаются в умах не занятых физическим трудом интеллектуалов. Потому-то тоталитарные режимы заботятся об искоренении безработицы, недовольных отправляют на каторгу, а обязательный всеобщий труд преподносится как универсальное благо. Чем больше люди заняты, чем меньше у них времени на праздные размышления, тем меньше социальная напряжённость, тем меньше вероятность нарушения внутреннего спокойствия в обществе.
Однако здесь мы уходим в сторону от основной темы этой главы, а потому самое время к ней вернуться.
Мир жесток. В дикой природе выживает тот, кто сильнее и хитрее; тот, кто успеет первым схватить добычу и избежать когтей хищника; тот, кто среди особей своего вида не пополнит ряды аутсайдеров, обречённых на быструю гибель. Человек показал, что всё может быть как раз наоборот.
Оставим в стороне проблемы эволюции – в данном случае нас мало интересуют биологические аспекты происхождения человеческого вида. Для нас важно, что в тот момент, когда homo sapiens был впервые описан наукой, его физический облик ничем не отличался от нынешнего. Примитивные племена островов Тихого Океана, благополучно пребывающие ментально и техънологически в каменном веке, биологически ничем не отличаются от своих цивилизованных собратьев, разгуливающих по улицам Нью-Йорка и Санкт– Петербурга. Гориллоподобные гиганты и карлики – по большей части, лишь плод больной фантазии, в лучшем случае, вымершие ветви семейства гоминидов, или, как сказали бы церковники, «неудачные эксперименты Господа Бога». К числу этих самых «неудачных экспериментов» можно отнести лишь те немногочисленные ископаемые, на основе которых учёные– эволюционисты пытаются выстроить ряд обезьяна – человек разумный; живых примеров тому наука не имеет [5].
Не вдаваясь в хронологию, можем заключить, что какое-то время назад в климатически благоприятной местности (см. выше) появилось существо, в дальнейшем именуемое человек. Было ли его появление результатом деградации неких гориллообразных приматов или боги спустились с небес, принеся с собой семена новой жизни, мы обсуждать не будем – пусть этим занимаются эволюционисты-антропологи и писатели-фантасты. Можем лишь предположить, что в этом земном раю первочеловек пребывал весьма долго и успел достаточно размножиться, ибо с наступлением иных, гораздо более суровых условий существования малочисленная группа физически неполноценных существ едва ли смогла бы выжить.
Впрочем, неконтролируемое размножение в условиях отсутствия внешних ограничений – явление в природе известное и многократно описанное.
Дни, однообразные и потому не отличимые друг от друга, проходят в бесконечном поглощении пищи, запасы которой не истощаются, и отупляющем бездействии, от которого отвлекают только позывы к размножению и удовлетворению иных природных потребностей. Жизнь движется по кругу, бесконечно повторяясь. Таков был рай земной.
Широко известен средневековый тезис о первоначальном равенстве, распространённый в среде простонародья – «когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?». То есть, проще говоря, первобытное равенство имело место быть – это доказывают разнообразные этнографические исследования. Большинство первобытных племён достаточно успешно боролось, в частности, например, с имущественным неравенством – именно в этом контексте полностью терпит крах теория Энгельса об экономических причинах возникновения классового общества.
Внутри первобытной общины постоянно происходит перераспределение материальных ценностей, в частности, имущества. Избыток материальных богатств, сосредоточенный в руках одного человека или группы людей был противен самому духу первобытного общества, где первоначально всё имущество было коллективным и использовалось сообща.
В более поздние времена «разбогатевший» человек, если такой даже и появлялся, должен был делиться своим имуществом с другими членами общины. На практике обычно устраивались всеобщие пиры, раздавались щедрые подарки родственникам, соседям и гостям, а также практиковалось перераспределение материальных ценностей в пользу нуждающихся.
Собственно, попытка возродить практику перераспределения материальных благ имело место в Советском Союзе; вообще, идея коммунизма в большей степени близка по духу первобытной общине, чем посткапиталистическому обществу.
Этой же природы обычай потлач, известный в среде индейских племён – первоначально имущество умершего уничтожалось после его погребения, а в более позднее время раздавалось на особом празднике. Кроме того, потлач устраивали по разным другим поводам – при получении нового имени, вступлении в брак и т. д.
Отсюда же обычай хоронить вместе с умершим его имущество. В качестве пережитков эти обычаи сохранились и в более позднее время – в эпоху военной демократии и даже ещё позже.
Социальная структура первобытной общины достаточно широко описана в трудах этнографов и историков. Первобытная коммуна – а именно таковой можно в прямом смысле считать это образование, – опиралась на относительное равенство всех членов. Естественно, определённым авторитетом, как и у всех животных, пользовались старые и мудрые особи, ценные своим жизненным опытом, а также молодые и сильные, охотники и защитники, опора человеческого стада. Все члены общины питались из общих запасов, сообща добывали пищу и все вопросы решали общим собранием. Забота о слабых также возлагалась на всех членов общины, – в первую очередь, забота о потомстве. О стариках, правда, заботились лишь до тех пор, пока они могли приносить реальную пользу.
Были в первобытном обществе, несомненно, лидеры и вожаки, однако это отнюдь не вожди эпохи военной демократии – у них не было ни власти как таковой, ни особых привилегий по сравнению с остальными членами стада.
Такое «невнимание» к материальным благам, собственно говоря, делало невозможным возвышение за счёт имущественного неравенства, да и само экономическое неравенство не могло возникнуть в силу тех же самых причин. Поэтому расслоение первобытной общины могло иметь только духовную природу.