Демидовы. Их жизнь и деятельность

Огарков В. В.

“Беглые” были совершенно бесправными людьми. Страшные легенды о подземельях Невьянской башни связаны главным образом с судьбою этого несчастного народа, которому родина оказалась суровою мачехою. Хотя Демидову и было предоставлено Петром право принимать в заводские работы “пришлых” людей, но это право относилось только до свободных “нетяглых” крестьян и с паспортами, а за прием беглых крепостных от владельцев, а также беспаспортных казенных полагались наказания и большие штрафы. Оно и понятно: каждый такой беглец представлял для государства плательщика подушной подати и пропажа крестьянина являлась потерею дохода владельца, вносившего подать за крепостных, или, при казенных крестьянах, убытком государственного казначейства, очень нуждавшегося в исправном поступлении податей. За прием и держание сбежавшего от владельца крестьянина платилось за год “пожилых денег”

по 100 рублей. Уплата такой суммы за большое количество беглых, в случае их открытия, была бы не под силу даже таким богачам, как Демидовы, – и Акинфий, как видно из письма его, слезно обращался к благодетелю своему князю Меншикову, прося “его великокняжескую светлость” оказать милость уладить демидовское дело с “благородным генерал-лейтенантом Салтыковым” о взыскании с заводчика пожилых денег за сбежавших на Невьянский завод крестьян.

Демидовы, не боясь закона или надеясь увильнуть от него, что и удавалось им не раз, слишком широко пользовались правом приема “пришлых”, в категорию которых они довольно смело и оригинально включали бежавших из тюрем и ссылки, а также от владельцев, и дезертировавших рекрутов и солдат. За эти действия полагались тяжелые наказания, и, вероятно, если бы Петр знал об этом, то и он не пощадил бы “Демидыча” с сыном за такие проделки. Нужно еще сказать, что с раскольников брался двойной подушный оклад. Но Акинфий не стеснялся ничем: кроме беглых и бродяг всяких разборов, его заводы были центром раскола, и до сих пор еще почти все бывшие демидовские заводские слободы на Урале наполнены раскольниками. “Старообрядцы” и “раскольники”, преследуемые властями, шли толпами к Акинфию и находили у него верный приют: заводчику нужны были дешевые рабочие и не было никакого дела до того, как они крестятся – двумя или тремя перстами, и во что веруют. Вопрос о “беглых людях”, составлявших ахиллесову пяту Акинфия, тянулся целых 18 – 20 лет, и все это время владелец не платил за большую их часть податей. Этот вопрос был решен благоприятно для заводчика указом императрицы Анны Иоанновны в 1738 году – тогда все “пришлые” были записаны за Демидовым навечно с освобождением от рекрутчины. Хотя указ 1738 года и запрещал Демидову впредь брать беглых, но, понятно, это запрещение оставалось мертвою буквою: слишком лакомым куском были эти беглые для заводчика, слишком слаб был контроль администрации на уральской окраине или слишком легко было задобрить этот контроль соответственными приношениями.

И эти “беглые” и “пришлые” люди тоже помогали Акинфию создавать его громадное богатство. После смерти знаменитого заводчика осталось 30 тысяч душ крестьян, и, вероятно, немалую цифру из этого количества составляли “беглые”, навеки закрепощенные за владельцем.

Обратимся теперь к положению “приписных” к заводам крестьян и отношению к ним различных представителей рода Демидовых. По размерам и задачам нашего очерка мы можем уделить этому предмету лишь немногие страницы.

В ту эпоху создание больших капиталов на Руси было обставлено совсем иными условиями, чем теперь. В наше время миллионы приобретаются иногда очень скоро путем биржевой игры, удачной финансовой операции и т. п. В заводском деле при громадной производительности, при усовершенствованных машинах, дающих большую экономию, при новейших технических приемах, “специализации и централизации” труда могут и в наше время создаваться большие состояния.

Но основателям демидовской славы и богатств приходилось действовать иначе. У них не было ни банкирских контор, ни усовершенствованных машин. Зато судьба дала в их распоряжение громадный запас “живой силы” – рабочих и “приписных” крестьян; голыми руками этого люда Демидовы и “загребали жар”. И многие заводчики из этой фамилии для создания своих богатств хищнически тратили эту “живую силу” и вытягивали из нее последние соки. Созидание славы и капиталов Демидовых непосредственно руками этой рабочей массы напоминает в известной степени картину постройки, при младенческом состоянии механики, трудами рабов гигантской пирамиды Хеопса. Вообще, положение “приписных” было очень тяжелое. Это являлось тем более несправедливым “похмельем в чужом пиру”, что приписные были не крепостные, но государственные крестьяне, отрабатывавшие на заводах подати, которые и вносились за них заводчиком в казну. И история отношений хозяев заводов к этому разряду крестьян, как, впрочем, и ко всем другим разрядам, – полна всевозможных злоупотреблений и жестокостей. Эти господа старались приравнять приписных к своим крепостным и отягчали их непосильными работами.

По правилам,

установленным при Петре I (1724 год), приписные, отрабатывая подати, должны были получать определенную плату за труд (10 коп. конный работник и 5 коп. пеший в день). Эта незначительная плата, несмотря на изменившиеся к невыгоде крестьян экономические условия, удерживалась в течение долгого времени. И мы видим, что заводчики заставляют приписных работать за ничтожное вознаграждение и сверх отработанных податей; крестьян, вопреки закону, отдают в солдаты и переселяют на заводы; их подвергают свирепым наказаниям, часто оканчивающимся смертью, не только по распоряжению заводчиков, но и по приказу управляющих и приказчиков.

С развитием горного дела положение приписных ухудшается: так как казенные крестьяне, жившие вблизи заводов, скоро были все приписаны к последним, то такой же участи подверглись и крестьяне, жившие от заводов на больших расстояниях (иногда 600 – 700 верст). При подобных условиях хождение на работу для приписных представляло настоящий ад. Положение их становилось настолько невыносимым, что разразилось волнениями на Урале в 1760 – 1764 годах.

В тяжелом положении этого разряда крестьян следует искать причину и того явления, что они на Урале принимали с распростертыми объятиями Пугачева и его генералов, которыми и были разорены там некоторые из заводов наиболее нелюбимых владельцев.

Многие и из Демидовых были грозными помещиками, и их отношения к своим крепостным, приписным и заводским (посессионным) крестьянам отмечены печатью жестокости.

Про отношения к крестьянам родоначальников Демидовых, Никиты и Акинфия, мы имеем очень мало данных, но во всяком случае эти “железные” люди были не из мягких владельцев. Может быть, как вышедшие из крестьянства, как хорошие хозяева и не вошедшие еще во вкус обладания приписными, – они не позволяли себе особых жестокостей: были “строги, но справедливы”. Зато многие их потомки стяжали себе в этом отношении печальную славу, и из всех них пальму первенства нужно отдать младшему сыну Никиты Демидова – Никите Никитичу и сыновьям последнего – Евдокиму и Никите. К этим именам мы можем еще присоединить и младшего сына знаменитого Акинфия – Никиту Акинфиевича, грозного рабовладельца, переписывавшегося с Вольтером.

Внук Никиты Демидова (родоначальника) Никита Никитич в предписаниях своих заводским управителям приказывал “рассекать плетьми в проводку” рабочих и приказчиков за малейшие упущения и грозил “искоренить род и не оставить праху канальского, упрямого и нечестивого”. И эти страшные угрозы не оставались пустыми словами: виновные томились в заводских подвалах с женами и детьми, в колодках и цепях, и получали жестокие наказания.

Во владениях этой отрасли демидовского рода (на Урале и внутри России) крестьяне от жестоких притеснений часто волновались; во многих случаях правительство принимало суровые меры против крестьян для усмирения волнений; в других – оно старалось обуздать и произвол заводчика.

Слава этих Демидовых как грозных владельцев была так страшна, что крестьяне покупаемых ими вотчин ни за что не хотели быть их крепостными и выдерживали даже кровопролитные битвы с войсками, приводившими их к покорности, предпочитая смерть господству над собою жестоких заводчиков, как это было, например, при покупке Никитой Никитичем у князя Репнина имения в Обоянском уезде (1751 год), в Калужской губернии и в селе Русанове Тульской губернии.

Теперь мы должны сказать несколько слов о лице, с именем которого связано возбуждение вопроса о “пришлых людях” Демидова и борьба с которым дорого обошлась даже такому всесильному и несокрушимому человеку, каким был Акинфий. В этой борьбе лучше всего обнаруживаются свойства характера энергичного основателя колоссального богатства Демидовых.

В 1720 году на уральские казенные заводы был назначен начальником известный историк и вместе знаток горного дела Василий Никитич Татищев. Он был по тому времени очень образованный человек, притом с большою предприимчивостью и сильным характером. Не всегда безупречный по части бескорыстия, – что было, кажется, общим достоянием всех властных людей того времени, – Татищев, в деле спора с Демидовым, отчасти, может быть, и побуждаемый завистью к необычайно возвысившемуся и разбогатевшему кузнецу, все-таки старался стоять на страже государственных интересов и если не успел насолить Акинфию, то только потому, что тот был силен личным доверием государя. Татищев, одним словом, принадлежал к породе людей, которым опасно было класть “палец в рот”. Столкновение таких двух противников, как Татищев и Акинфий, не могло повести к добру.