Demo-сфера
Шрифт:
— Сидя, — предположил Данислав и шагнул к ней, через голову, чтоб не возиться с магнитиками, стягивая рубашку. — Я себе это так представляю: колесничий вроде как на корточках, а ты сидишь у него... как бы сидишь у него на коленях.
— Я сижу?! — возмутилась Ната, пятясь и улыбаясь краем губ.
— Нет, не конкретно ты, а... партнерша... — рубашка полетела на пол, и Дан, приближаясь к Нате мелкими шажками, — а она отступала и уже почти достигла душа, — стал выпутываться из штанов. — Ха, зато они при этом могут кататься...
Солнечные лучи проникали сквозь мутное стекло, озаряя их фигуры, уже голые,
Машина напоминала черную слезу, очертания дверей и лобового стекла оставались неразличимы, многочисленные антенны, уловители и приемники усеивали зализанный корпус. Они беспрерывно сканировали окружающее пространство, пытаясь выявить малейшую угрозу, — но так ничего и не выявили на протяжении всего пути от аэропорта до покинутого района за городской чертой, отделяющего университетскую автономию от зоны ПсевдоДнестра.
Теперь совсем другой мир тянулся вокруг. Бетонные равнины и моря бурьяна перемежались волноломами земляных насыпей, горными грядами из потрескавшегося силикатного кирпича, потухшими шлаковыми вулканами, скелетами подъемных кранов, глиняными ущельями карьеров, пустынями кокса и покореженными ангарами из гофрированного железа — будто развалинами футуристических замков.
Тишка расположился на водительском сидении, подключившись к центру управления микроавтобуса, надел телемонокль. Перед ним было обычное рулевое колесо, но водитель за него не держался. Хотя видел он то же лобовое стекло, дорогу за ним, руль — и его виртуальные руки этот руль сжимали, поворачивали при необходимости. Картинка, созданная маломощными лазерами, была четкой и яркой. Пучок лучей проходил через зеркало монокля, сквозь расширитель, фокусирующие линзы — и в конце концов проецировал изображение на сетчатку.
Рядом сидел Магадан, Шунды устроился позади. Живокресло стояло за его спиной, он то и дело с опаской оглядывался на Жиля Фнада, но тот оставался неподвижен.
— Гля, казус! — хмыкнул Магадан.
Тишка не отреагировал, а Шунды глянул в боковое окно. Между проржавевшим остовом древнего грузовика и лужей густой жирной грязи туда-сюда ковылял покалеченный колесничий в лохмотьях. Выломанное левое колесо заменял самодельный костыль. Достигнув лужи, казус проехался по ее краю, развернулся и потёпал назад, кренясь на бок всякий раз, когда короткий костыль упирался в землю. Заросшее щетиной лицо было задумчивым, правый глаз скрыт под моноклем, приклеенным к коже двумя кусками липучек крест-накрест.
— А я ж его знаю, — сказал Магадан. — Это Григан, помнишь, Шунды? Он с нами работал пару лет назад...
— Это у которого искусственная печень была? — спросил Одома, поежившись.
— Ага. От ‘МедЛаба’. Там сбой
Одома плаксиво протянул:
— Ой, жалко его... Магадан, давай поможем?
Колесничий знал, когда можно перечить командиру, а когда — нет.
— Обойдется, — сказал он.
В мире индустриальных руин были свои аборигены. Очумевшие от психомарева растафары с намеренно расстроенными эго-формингами — их приставки, именуемые еще ‘эмошниками’, работали в запрещенном плавающем режиме и каждые несколько десятков минут, меняя концентрацию нейромедиаторов, накрывали своих носителей новой эмоциональный волной. Овощеподобные бомжи-флористы из Гринписа; казусы с поломанными конечностями и слетевшими с катушек искусственными органами. А еще — бывшие дерекламисты, повернутые на антирекламной идеологии психи. Они не присоединились к группе Одомы после того как направление денежных потоков изменилось так, как того хотели тузы, организовавшие их движение, — добившись своего, бизнесмены тут же перестали его финансировать. Маньяки до сих пор иногда совершали набеги на город, уничтожали бигборды, голо-буйки и пиароботов. Бюро не слишком успешно боролось с ними.
Действия эмошника хватало на некоторое время, а затем взрывная, агрессивная натура Одомы вновь брала верх над наведенным приставкой психомаревом: когда они вылезали из микроавтобуса, плаксивость уже оставила Шунды, рот изогнулся уголками книзу, и он вновь переполнился раздражительной злостью.
— Дрыхнет, урод?
В черных очках отражались две одинаковые выпуклые картинки: колесничие выкатывали живокресло по короткому пандусу.
— Не, без сознания, — возразил Магадан.
Перед этим они долго петляли между развалинами заводов, а после въехали в бетонную трубу, под небольшим уклоном уходящую в землю. В конце ее перегораживали круглые пенометаллические ворота, охраняемые тремя дерекламистами. Дальше находилась ржавая платформа элеватора, опустившая микроавтобус в земные недра.
Тусклый свет пары прожекторов озарял стылый бетонный бункер. Ширина — двадцать метров, длина — тридцать, а потолок, испещренный тонкими трещинами, выбоинами и пупырышками, всего в трех метрах над полом. Магадану всякий раз казалось, что он попал внутрь спичечного коробка, и колесничего одолевал легкий приступ клаустрофобии. Расстегнув ворот, он стал чесаться: из-за динамической татуировки, чьи узоры медленно путешествовали сквозь подкожную клетчатку, грудь часто зудела.
Трое солдат-дерекламистов — обычные, не колесничие, — вышли из будки в углу помещения. Каждый держал автомат, на поясах болтались звуковые кастеты. От будки вдоль стены тянулся глубокий зацементированный ров, его огораживала подрагивающая, тихо гудящая лезвенная цепь.
Магадан отключил живокресло и сбросил Жиля Фнада на пол. Упав, тот остался лежать неподвижно.
— Как прошло? — спросил один из солдат.
— Мы спешим, — объявил Шунды. Под бетонными сводами голос его отдавался коротким холодным эхом. — И так еле успели. Свяжите его покрепче и бросьте туда. Мы сейчас за Машиной, как вернемся — будем его мучить по-всякому. Тишка, связь!