Демократия (сборник)
Шрифт:
Бэрден спускался двумя ступеньками впереди Билли, и лишь это помешало ему по-детски ответить в таком же духе. Он пропустил оскорбление мимо ушей.
— Неприятности Эда с юстицией чуть было не стоили мне переизбрания.
— Многие из нас на это рассчитывали.
Сойдя на первый этаж, Бэрден вне себя от ярости повернулся к Билли, который одним махом перескочил через последние две ступеньки, громко стукнув при этом о стойку перил деревянной ногой.
— Поросенок, — только и мог сказать Бэрден.
— Ну что вы, папочка! — воскликнул Билли и громко расхохотался.
— Чего это вас разобрало? —
— Да все твой отец. — Билли смеялся не переставая, и Бэрден тоже выдавил из себя улыбку, подумав, что, в конце концов, он вышел победителем.
Тут к ним присоединились Питер и Китти, и все двинулись в столовую. Питер спросил у Бэрдена, как обстоит дело с Организацией Объединенных Наций, и это вернуло Бэрдену хорошее настроение. Он не ответил Питеру ничего определенного и ограничился общими местами, не желая раскрывать свои карты.
Когда все сели за стол, Китти сказала:
— Сегодня у нас ростбиф. — И добавила для страховки: — Если это не конина. В теперешние времена ни в чем нельзя быть уверенным.
— Бедный отец! — Диана, полуодетая, сидела на краю постели с газетой в руках, Питер варил кофе в чулане с электроплиткой и миниатюрным холодильником; в Вашингтоне военного времени все это вместе называлось кухонькой.
— Почему бедный? — Он хотел открыть холодильник, но не стал. После смерти Скотти он подавлял в себе всякий интерес к еде.
— Вот, взгляни. — Она протянула газету. Ему бросилась в глаза шапка: «Сенатор Ванденберг отвергает изоляционизм».
Питер ничего не понимал.
— Причем тут твой отец?
— Да ведь он сам собирался на этом сыграть! — Она лихорадочно перелистывала страницы и нашла то, что искала, где-то в середине первой тетрадки. — Вот он, погребен, погребен заживо!
Питер налил кофе в две чашки и подошел с ними к постели.
— О чем ты говоришь?
Диана показала ему газету. Мелкий шрифт гласил: «Сенатор одобряет идею создания ООН». Питер пробежал глазами текст: Бэрден отрекался от изоляционизма.
— Ну и что же тут такого? Ты должна радоваться за него.
— Я и радуюсь. Но как ты не понимаешь? Ведь это он должен был попасть в заголовки. Он несколько месяцев работал над своей речью.
— Ну, значит, он плохо рассчитал.
— Он не ожидал такого от Ванденберга. Как он мог? Ах, как папе не везет! — Расплескивая кофе на простыни, она потянулась через Питера к телефону. Он обнял ее. Телефон сенатора был занят. Она положила трубку. — Это убьет его.
— Едва ли. Он живучий. — Питер притянул ее к себе, и они рассеянно предались любви. Она говорила об отце и размышляла о судьбе. В окне оранжевое зимнее солнце опускалось за деревья Думбартон-Окса.
— Нам пора собираться. — Она хотела встать, но он крепко держал ее.
— Еще есть время. Лишь бы попасть туда раньше Айрин.
Потребовалась неделя переговоров, прежде чем Фредерика нехотя пригласила Айрин Блок на обед.
— Но помни, я делаю это только потому, что она помогает вам.
— Если бы нам помогла ты, тебе не пришлось бы приглашать ее.
— У меня нет денег, — заявила Фредерика едва ли не с гордостью. — И у твоего отца тоже. — Это было уже ни с чем не сообразно. Питер улыбнулся, вспоминая эту сцену.
— Чему ты улыбаешься? — Диана всегда ревновала его к его скрытым переживаниям, хотела делить их, и это было приятно. Он сказал ей. Она тоже улыбнулась. — Было бы неплохо, если бы твой отец помог нам.
— Он ни за что не станет помогать, а я этого и не хочу.
— Почему?
Питер нарисовал пальцем пентаграмму на ее животе.
— Потому что он мой отец.
— Но ведь, кажется, у вас с ним хорошие отношения?
Питер согласился; у него с отцом действительно хорошие отношения, потому что им никогда не было дела друг до друга.
— Ноя часто задумываюсь, какой он на самом деле под этой его скорлупой великого магната.
— Странная семья. — Диана уже раньше заметила это. — Каждый из вас хочет быть сам по себе.
— Не каждый. Инид совсем другая. — Оранжевое солнце исчезло, небо подернулось тьмой. Ни ей, ни ему не хотелось говорить об этой буйной особе, которую на прошлой неделе арестовали за езду в нетрезвом виде на какой-то глухой дороге в Виргинии, причем никто не знал, что она там делала. Ее арест подробно расписывали все газеты, и только «Трибюн» хранила полное молчание.
Их встречи выглядели так, словно они давно уже были женаты, но все еще желали друг друга. Но, в конце концов, они знали друг друга с детства, и их связь можно было рассматривать просто как продолжение дружеских отношений. За последнее время Питер с отвращением заметил, что пользуется жаргонными словечками вроде «отношения»; он набрался их у Иниэса и его друзей, которые были повально заражены напыщенной фразеологией психиатрии — лженауки, бывшей ныне чуть ли не еще в большей моде, чем френология в прошлом столетии. Но хотя Питера и трогала вера простаков в эти новые таинства, его тревожило то, что интеллектуалы пытаются переосмыслить жизнь и искусство с помощью понятий, почерпнутых у этих врачевателей людских душ, которые, подобно земным отцам церкви, воевали между собой, каждый притязая на монопольное владение истиной и объявляя всех других еретиками. Первой жертвой этих яростных стычек оказался английский язык. Нетерпеливое стремление всесторонне осветить сферу личного общения привело к такому словотворчеству, словно тонкая игра чувств была наукой, в которой непременно надо было давать имена новым, доселе неизвестным вещам. И одним из величайших открытий, Винландом [78] отважных землепроходцев, был термин «отношения» — словечко, казавшееся Питеру еще более отвратительным, чем еще не сотворенные, но теоретически возможные «освязевление» или «любвение».
78
Участок Североамериканского континента, открытый в XI в. викингом Лейфом Эрикссоном. Доныне не установлено, что именно было открыто; так называют районы от Ньюфаундленда до Виргинии.
— Ну, а чему ты улыбаешься теперь?
— Эротическому наслаждению. Нормальному рефлексу мужчины.
— Нет, это не так. Они хмурятся.
— А ты что, всегда держишь глаза открытыми? И кто это «они»?
— Я наблюдала. Конечно, я говорю о Билли.
Питер пришел в восторг. Они условились, что он никогда не будет упоминать о ее муже. А вот теперь не он, а она нарушила запрет.
— Как ты думаешь, он знает про все это? — Питер, неизвестно почему, указал на холодильник.
— Нет, конечно. Если бы он знал, уж он такого бы наговорил. Нет, он вполне всем доволен. Он думает, что может вертеть тобой как угодно, и поэтому настроен миролюбиво.