Демократия (сборник)
Шрифт:
— Вы ничего не сделали только из-за меня? — запинаясь, пробормотал он.
Нилсон улыбнулся.
— И у воров есть своя верность.
Этого еще не хватало. Бэрдена шокировало слово «воры», на что и рассчитывал Нилсон.
— Не знаю, как вас благодарить.
— Предупредите его.
— Я это сделаю. Будьте покойны. — Бэрден ощутил легкое сердцебиение. Это дело ему по душе. И, как ему казалось, Диане тоже.
— Скажите ему, что, поскольку вы теперь какое-то время можете не опасаться избирателей, я не остановлюсь перед тем, чтобы доставить ему серьезные неприятности.
— Я помогу вам, — сказал
Нилсон встал.
— Надеюсь, вы поддержите эту затею с Объединенными нациями.
— Если я вам что-то скажу, вы будете держать язык за зубами? — После разговора с Блэзом Бэрдену не терпелось поделиться с кем-нибудь своей тайной.
— Постараюсь. — Нилсон с веселым удивлением глядел на него.
— На следующей неделе я намерен произнести речь — заклеймить изоляционизм и выступить в поддержку Объединенных наций.
— Отлично! — Нилсон был искренне обрадован. Он улыбнулся. — Вы не только правильно поступите, но и снова окажетесь в седле. Такое не каждый день случается.
— Совершенно верно, — ответил Бэрден. — Они рассмеялись, как мальчишки, пожали друг другу руки, как заговорщики, и расстались друзьями.
Уже стемнело, когда Бэрден вернулся домой. Ему открыл Генри. Жена крикнула сверху:
— Это ты, Бэрден?
И он ответил, как отвечал уже тридцать лет:
— Я вернулся! — И вошел в гостиную.
На стуле у камина, прямой как палка, сидел Билли Торн. Против него, на диване, сидела Диана и какой-то плотный молодой человек в форме, показавшийся ему знакомым. На кофейном столике между ними лежали газеты и что-то, похожее на растерзанный журнал.
— Я не помешаю? — спросил Бэрден.
Диана подбежала к нему, поцеловала.
— У нас замечательная новость! — Молодой человек пожал ему руку, и Бэрден узнал в нем Питера Сэнфорда, симпатичного, хотя и несколько бесхарактерного юношу. Краешком глаза Бэрден заметил, что Билли нехотя поднялся со стула.
— Добрый вечер, Торн. — Бэрден налил себе виски покрепче, чего обычно никогда не делал. — Что же это за новость?
— Журнал. Мы раздобыли денег! Сейчас мы выпускаем первый номер. — Диана была в экстазе.
— Не сейчас, а весной. — Билли с грохотом опустился на стул.
— Все равно это скоро, — сказала Диана.
Бэрден занял свое обычное место у огня.
— Где же вы раздобыли денег? — Он указал на Питера. — У этого молодого человека?
— У этого молодого человека нет денег, — ответил Питер. — Я заставил раскошелиться некую даму — миссис Сэмюел Айрин Блок. Вы, наверное, ее не знаете, сэр.
Бэрден резко выпрямился. Айрин. Чай. Обморок.
— Представьте себе, знаю.
— Ну, конечно же, знает! Она подобрала его на улице, когда с ним случился удар. — Диана была сама невинность. — Я же рассказывала тебе, Питер.
— Замечательная женщина. — Бэрден чувствовал, что произнес это так, словно охотился за голосами избирателей: замечательный парень, добрый друг, великий американец. Он часто жалел о разрыве с Айрин. Но выбора не было. Половину своей жизни он прожил в страхе перед той минутой, когда врач скажет ему: отныне и навсегда никаких женщин. После удара, когда именно так ему и сказали, вместе с облегчением он испытал и отчаянье, потому, наверное, что дух в его глазах всегда стоял ниже плоти. От холодного сознания, что любви для него больше не существует, смерть как бы придвинулась ближе. Прихлебывая виски, он решил: во время летнего отпуска он непременно ляжет в больницу с одной-единственной просьбой, чтобы его омолодили, — и его омолодят, ибо современная медицина способна творить чудеса. У него просто не укладывалось в голове, что молодость нельзя вернуть. Правое веко у него вдруг задергалось — признак утомления. Он допил виски.
— Мне нравится миссис Блок, — сказал он и добавил: — Очень нравится.
— Нам тоже, — ответил Питер. — К тому же она предоставила нам свободу действий.
— Какую же это свободу она вам предоставила? — Его нисколько не интересовали их дела, и он мог позволить себе благодушие. Надо узнать фамилию швейцарского врача, который помог уже стольким дряхлеющим людям.
— Свободу издавать приличный журнал социалистического направления, — проревел никогда не умолкавший надолго Билли Торн. От звука его голоса Бэрдена передернуло. Он никак не мог к нему привыкнуть. На первых порах, пока они жили вместе под одной крышей, жизнь была для него сплошной мукой. Повсюду в доме он слышал голос Билли. Доходило даже до того, что он начинал нервничать, если этого хриплого голоса слишком долго не было слышно. К тому же Билли брал книги и никогда не клал их на место. Книги валялись в каждой комнате — раскрытые, с пространными пометками на полях. Поскольку многие из книг принадлежали Бэрдену, это неизбежно приводило к скандалам. В конце концов Билли добрался до биографии Цицерона и придал ей неудобочитаемый вид. Бэрден высказал ему свое возмущение, «Гнусный старый мошенник», — заявил Билли, одним махом разделавшись и с Цицероном, и с его почитателем.
— Ну, разумеется, приличный, — мягко заметил Бэрден.
— Хватит с нас алиенации. Теперь мы хотим действовать.
— Алиенации? — Бэрден всегда полагал, что он знает значение этого слова, но Билли произнес его так, будто это была какая-то политическая партия.
— Отчуждения интеллектуалов. — Билли любил объяснять. — Мы слишком долго были отчуждены от жизни Америки, лишены всякого влияния. Но когда кончится война, у нас будет реальная возможность установить связь с народом, с вернувшимися домой солдатами и алчное общество мы превратим в общество щедрое.
Бэрден игнорировал этот зловещий вызов и предпочел зацепиться за слова «лишены влияния».
— Но ведь при Новом курсе вы пользовались большим влиянием.
— С Новым курсом покончено!
— Это правда, папа. — Диана поддержала мужа в его политических маневрах против отца, предварительно улыбкой дав отцу понять, что она по-прежнему с ним заодно, несмотря на вынужденную нелояльность.
Бэрден решил зайти с фланга. Питер, казалось, был слабым звеном в цепи социализма.
— А вы социалист? — спросил Бэрден.
К его удивлению, молодой человек рассмеялся.
— Конечно, нет. Я никто. Таково мое назначение. Быть никем. И я намерен и впредь молчаливо занимать эту позицию.
Бэрден понял, что он недооценил молодого человека. На своем веку ему приходилось расспрашивать немало людей, и по опыту он знал, где следует остановиться. Поэтому он решил переменить характер вопросов.
— У вас есть опыт издательской работы?
— Никакого! — Казалось, молодой человек считает это достоинством. — Но я наблюдал издателей…