Демократия (сборник)
Шрифт:
Лорд Данбег издал нервный смешок, присоединившись к взрывам дружного смеха. Сибилла воскликнула: «О, Виктория!», а мисс Сорви продолжала без тени улыбки.
— Нет, Сибилла, — журчала она на одной и той же монотонной ноте, — пожалуйста, не перебивай меня. Мне чрезвычайно важно знать, что скажет лорд Данбег. Он же понимает: мною движет чисто научный интерес, но я непременно должна знать, как выбирают графиню. От этого зависит счастье моей жизни. Ну как бы вы рекомендовали другу выбрать себе графиню?
Такая беззастенчивость начала забавлять Данбега, и он собрался было удовлетворить любопытство мисс Сорви, изложив несколько правил для выбора графини, когда Виктория внезапно перескочила на другой предмет.
— Скажите, лорд
— Разумеется, Джорджем Вашингтоном, — учтиво ответил несколько опешивший граф.
— Да? — томным голосом спросила Виктория с наигранным изумлением. — Ужасно мило, что вы так говорите, только вы, конечно же, так не думаете.
— Нет, я именно так думаю.
— Не может быть! Вот уж чего никогда не предположила бы!
— Почему же, мисс Сорви?
— Вы не похожи на человека, которому хочется быть Джорджем Вашингтоном.
— Позвольте еще раз спросить — почему же?
— Пожалуйста! Вы когда-нибудь видели Джорджа Вашингтона?
— Разумеется, нет. Он умер за пятьдесят лет до моего рождения.
— Я так и полагала. Вот видите: вы же его совсем не знаете. Ну скажите нам, в общих чертах, каким, по-вашему, был Джордж Вашингтон.
Данбег, поскольку его попросили, дал лестное описание наружности Вашингтона, соединив в ней портрет кисти Стюарта и гриновскую статую Юпитера с чертами генерала Вашингтона, стоящую перед Капитолием [21] . Мисс Сорви выслушала ирландского лорда с выражением превосходства, несколько смягченного терпимостью, а затем сообщила ему следующее:
— Все, что вы тут сейчас наговорили, сплошная чушь — прошу прощения за вульгарное слово. Когда я стану графиней, я непременно займусь своим языком. Но. если сказать по правде, генерал Вашингтон был обыкновенным фермером с очень грубыми чертами, тощий и неуклюжий, очень необразованный и очень скучный — к тому же дурного нрава, ругался самыми скверными словами, а после обеда всегда бывал под хмельком.
21
Стюарт Гилберт (1755–1828) — американский художник, создавший целую портретную галерею своих современников, в том числе портрет Дж, Вашингтона (1795).
Гриноу Горацио (1805–1852) — американский скульптор, автор статуи Вашингтона, установленной перед Капитолием.
— Не может быть, мисс Сорви! — воскликнул пораженный Данбег.
— Представьте — может! Уж я-то все знаю о генерале Вашингтоне. Мой дедушка был с ним накоротке и часто неделями живал в Маунт-Верноне. Не верьте тому, что вы читаете в книгах, и уж ни слову из того, что нарасскажет вам мистер Каррингтон. Он — виргинец, и у него в запасе тьма замечательных историй, только ни в одной из них нет и грана правды. Мы все патриоты, когда дело касается Вашингтона, и нам приятнее скрывать его недостатки. Не будь я уверена, что вы не станете распространяться об этом, я бы вам не сказала ни слова. Так вот, на самом деле Джордж Вашингтон еще мальчишкой отличался таким бешеным нравом, что с ним никто не мог совладать. Как-то в припадке ярости он срубил все фруктовые деревья, которые посадил его отец, а другой раз, когда отец собрался его высечь, пригрозил раскроить родителю голову топором. А уж как натерпелась от него в старости жена! Я не раз слыхала от дедушки о том, что генерал у него на глазах терзал и честил ее, бедняжку, пока она вся в слезах не уходила из комнаты. А однажды в Маунт-Верноне дед собственными глазами видел, как Вашингтон — он был тогда уже совсем старик — набросился на безобидного посетителя и гнался за ним до самых ворот, норовя ударить по голове своей толстенной суковатой палкой, и все из-за того, что бедняга оказался заикой, а генерал терпеть не мог, когда кто-нибудь з-з-заикался.
Каррингтон и Гор
— Не далее как вчера, — сообщала Виктория, — я получила письмо от подруги из Северной Каролины, очень миленькой. Она пишет, что не знает, как ей быть: ее братья отправились с заряженными ружьями к заезжему англичанину, и она боится, как бы бедняга не отдал богу душу, уж лучше бы она ему отказала!
Тем временем на противоположной стороне, куда не достигали взрывы смеха, раскатывавшиеся вокруг мисс Сорви, Маделина вела степенную, серьезную беседу с лордом Скаем и сенатором Рэтклифом. Лорд Скай, который, как и его соотечественник, был опьянен лучезарным утром, не переставал восхищаться величественной рекой и попрекать американцев в небрежении красотами собственной страны.
— Вы, американцы, — заявил он, — смотрите на мир глазами, словно лишенными век. Вам требуется ослепительный блеск и торные дороги. А если тень, то такой густоты, чтобы ее можно было резать ножом. Красоту, смягченную виргинской зимой, вы уже не воспринимаете.
Миссис Ли решительно отвергла подобное обвинение. Просто, возразила она, в отличие от Европы Америка не истаскала до дыр своих чувств. У нее еще все впереди, она ждет своих Бёрнсов и Вальтеров Скоттов, своих Вордсвортов и Байронов, своих Хогартов и Тёрнеров.
— Вы хотите персиков весною, — сказала она. — Дайте нам десять веков с жарким солнечным летом, а потом уже, если угодно, жалуйтесь, что наши персики не так сочны, как ваши. За такой срок, возможно, смягчатся даже наши голоса, — добавила она, многозначительно взглянув на лорда Ская.
— Где нам спорить с миссис Ли, — обратился тот к Рэтклифу, — она кончает как адвокат и тут же начинает как свидетель. Даже речи из уст прославленной герцогини Девонширской [22] не были и вполовину так убедительны, как произнесенные голосом миссис Ли.
22
Джоджиана Кавендиш, герцогиня Девонширская (1757–1806), приобрела известность выступлениями в поддержку кандидатуры Генри Фокса на парламентских выборах в 1784 г.
Рэтклиф слушал с неослабным вниманием, согласно кивая всякий раз, когда ему казалось, что этого хочет миссис Ли. Он многое бы дал, чтобы разобраться, что такое тона и полутона, цвета и гармония цветов.
Так, за разговорами, они прибыли в Маунт-Вернон и двинулись вверх по солнечной тропинке. У могилы Вашингтона они, как все добрые американцы, остановились, и мистер Гор произнес краткую речь, в которой слышалась затаенная скорбь.
— Было бы много хуже, — сказал он, обозревая надгробие эстетическим взглядом цивилизованного бостонца, — если бы здесь вздумали наводить красоту. В своем нынешнем виде это надгробие — несчастье, которое может постичь каждого. Не будем из-за этого слишком огорчаться. Подумайте, что бы мы испытали, если бы какой-нибудь из комитетов конгресса решил его реконструировать, одев белым мрамором с готическими башенками снаружи и позолотив по наложенной машинным способом штукатурке внутри.