Демократия (сборник)
Шрифт:
Жена президента подала знак, и дамы поднялись. Предводительствуемые миссис Рузвельт и королевой, они оставили мужчин в зале приемов. Когда распорядитель закрыл за ними дверь, Бэрден, занимавший место в самом конце левого крыла подковообразного стола, направился к центру, где сидели президент и король. Пустое кресло слева от короля проворно захватил вице-президент, теперь он, к явной досаде президента и тайной радости Бэрдена, жизнерадостно подталкивал и похлопывал по плечу малорослого короля. Президент и его преемник по Конституции, если и не по проводимой им политической линии, были между собой на ножах.
Подали коньяк, задымились сигары.
— Президент не хочет, чтобы включали кондиционер. — Блэз жевал кончик сигары. — Говорит, что это плохо отразится на его пазухах. Пазухах, черт подери! А что будет с людьми, которые тут работают? Что будет с нами? Сердечные приступы — вот что с нами будет.
— Возможно, ему все равно. — Как все в зале, Бэрден старался не смотреть в сторону президента, который выглядел прекрасно и был разве чуточку полноват. Его знаменитая улыбка то появлялась, то исчезала, словно повинуясь невидимому переключателю. В начале приема, когда Бэрдена и Китти представляли королю, президент наградил сенатора широчайшей улыбкой, а затем, повернувшись к королю, сказал сценическим шепотом: «Он тоже хочет жить в этом доме!» Король явно не знал, как отнестись к этой шутке.
Впоследствии Бэрдену сказали, что президент аттестовал так всех своих соперников, большинство которых были тут, — Хэлла, Ванденберга, Фарли, а также чахлого Гарри Гопкинса, который сейчас путем искусных маневров уже сумел приблизиться к заветному центру стола. Дело пахло потасовкой, но Бэрден был уверен в себе, как никогда. Из опроса Института Гэллапа явствовало, что Хэлл — первый возможный претендент от партии, а он — второй, но поскольку Хэлл южанин и его не могут выдвинуть… Бэрден мысленно представил себя в центре стола, но тут же вспомнил свой зарок: никакого мечтательства. Он прислушался к тому, что говорит Блэз.
— Очень может быть, что он желает нам сердечного приступа. Во всяком случае, некоторым из нас. — Блэз коротко рассмеялся.
Лорд Попкин улыбнулся и обратился к Бэрдену:
— Вам, должно быть, часто приходится здесь бывать, сенатор.
— Как бы не так! — ответил за него Блэз. — Они ненавидят друг друга, — добавил он довольно громко, так что президент мог его услышать.
Но президент не услышал, всецело занятый вице-президентом, который, словно тесто, мял плечо короля. С застывшей на лице улыбкой президент холодными серыми глазами в упор смотрел на вице-президента, но тот, налитый веселым озорством и виски, не замечал его испепеляющего взгляда.
Лорду Попкину (он имел какое-то отношение к английскому министерству иностранных дел) объяснили, что хотя Бэрден и президент и состоят в одной партии, тем не менее они политические противники.
— Не могу постичь вашей политики, — сказал англичанин.
— А стоило бы попытаться, — холодно отозвался Блэз с тем же раздражением, какое вызывали и в Бэрдене эти британцы, кичащиеся тем, что не знают, или, хуже того, делающие вид, будто не знают, как работает американская политическая машина.
— Да, конечно, нам следовало бы это знать. — В голосе лорда Попкина звучали извиняющиеся нотки. — Дело в том что верность партии вошла у нас в привычку. Я хочу сказать, в парламенте вы должны поддерживать вашего партийного лидера, иначе вы выходите из игры.
— Мы не поддерживаем, — сказал Бэрден, — и не выходим. Разве что добровольно.
— Правда, иногда мы даем лидеру отставку, — зловеще сказал Блэз, пуская голубой дым в лицо лорду Попкину.
— Ну и жарища, — сказал англичанин.
Повсюду
Блэз и лорд Попкин говорили о своих общих друзьях-англичанах. Лорд Попкин (нет, это просто немыслимо, чтобы его действительно так звали) уверял Блэза, что какой-то их старый приятель на самом деле вовсе не сумасшедший.
— Он просто не любит людей, но ведь это так естественно. Он живет один в деревне, читает Карлейля свинье.
Тут Бэрден окончательно вернулся к действительности:
— Свинье?
— Да. Обычно он читал Гиббона, да стиль не понравился.
— Вашему другу?
— Нет, свинье. Вообще-то он предпочитает Гиббона, и я не думаю, чтобы Карлейль так уж ему нравился, но на свинью Карлейль действует успокаивающе. Что ему остается делать?
Блэз захохотал от восторга:
— Бэрден, тебе надо знать англичан. Они совсем не такие, как мы.
— К счастью для вас, — сказал лорд Попкин, и непонятно было, разыгрывает он их или нет. В глубине души Бэрден не питал неприязни к англичанам, в отличие от многих своих сенатских коллег, которым претило первородство Англии. Южане до сих пор с горечью вспоминали, как Англия предала Конфедерацию, а в городах на Севере любой политикан, у которого ничего не было за душой, всегда мог сорвать аплодисменты ирландцев угрозой дать в рыло королю Георгу. Бэрден глядел на длинное благородное рыло короля Георга, и ему хотелось вступиться за него. Король казался таким хрупким, таким благородным и не заслуживал ничего иного, кроме учтивости. В этом году, решил Бэрден, надо непременно съездить в Европу и в ходе своего турне напроситься на свидание с Гитлером.
Гитлер примет его в Берхтесгадене, и он, Бэрден, начнет с того, что скажет ему: он говорит не от имени сената, а от себя лично, в защиту мира во всем мире. Рейхсканцлер насторожится, когда Бэрден набросает свой план действий, учитывающий законные интересы Германии и подтверждающий добрую волю западных держав. Бэрден будет говорить, а Гитлер делать заметки, время от времени бормоча: «Ja, ja» [58] .
— Мне кажется, этим летом будет война. — Греза Бэрдена рассыпалась в прах. Он повернулся к англичанину, который произнес эти слова, ничуть не изменив интонации; он мог с таким же успехом делать обзоры литературы для свиней. Блэз нахмурился:
58
Да, да (нем.).