Демократия (сборник)
Шрифт:
— Как нельзя лучше. — Это была почти правда. — Собственно говоря, у меня был не удар — это была неправда, — а так называемая временная закупорка сосуда в мозгу, что-то вроде спазма. — Это было мягко сказано. — Неделю-другую были затруднения с речью, но этим все ограничилось. — Ограничилось? Он до сих пор вскакивал среди ночи с кошмарной мыслью, что в его мозгу лопнул сосуд, лишив его речи, зрения, возможности двигаться, а то и еще хуже — поселив безумие под сводом его черепа, ибо он знал теперь, что самые ужасные человеческие страдания могут быть вызваны
Клей вихрем ворвался в приемную.
— Здравствуйте, сенатор.
Момбергер, с которым Клей обменялся горячим рукопожатием, сказал:
— Привет, конгрессмен. — Момбергер любил Клея и уже оказал ему молчаливую поддержку на дополнительных выборах.
— Не конгрессмен, а капитан армии США Овербэри. — Клей повернулся к Бэрдену, словно желая извиниться перед ним. — Все уже оформлено.
— Так скоро? — только и мог сказать Бэрден.
— Последние полгода я поддерживал постоянный контакт с военным министерством, так, на всякий случай. Ну вот, теперь случай налицо.
— Стало быть, вы не собираетесь баллотироваться? — вдруг оживился Момбергер.
Клей покачал головой.
— Как можно, когда война?
— Молодец. — Момбергер повернулся к Бэрдену. — Надо бы дать знать судье.
Бэрден кивнул:
— Я зайду к нему сегодня вечером.
Момбергер направился к двери.
— Расскажите мне, о чем будет говорить президент. — Он вышел. Через несколько минут, подумал Бэрден, какое бы национальное бедствие ни постигло страну, его коллега позвонит судье и предложит кого-нибудь из своих для баллотировки по Второму округу.
— Вы увидите президента?
— Да, наверное. По радио передавали, что все лидеры конгресса будут введены в курс событий сегодня вечером в Белом доме. Дай мне папку по Дальнему Востоку.
Клей выложил папку на стол.
— И еще те заметки, что я сделал после разговора с японским послом Курусу. — Бэрден в изумлении покачал головой. — Подумать только, он был здесь, разговаривал с Хэллом, а в это время Пёрл-Харбор бомбили. Фантастическое коварство!
Когда Клей разложил бумаги, Бэрден спросил:
— Что говорят в Лавровом доме?
— Что это заговор, что же еще? Блэз полагает, президент сам отдал приказ взорвать корабли.
— Очень может быть! Инид там была?
Клей нахмурился:
— Нет. Насколько мне известно, она дома.
В открытой двери кабинета показался сенатский рассыльный. Монотонной скороговоркой он произнес:
— Сенатор, лидер большинства велел передать:' завтра на двенадцать тридцать назначено совместное заседание обеих палат конгресса.
Мальчик уже вышел было из приемной, когда Бэрден окликнул его:
— Постой, сынок. — Мальчик остановился. — Это все, что сказал лидер большинства?
— Да, сэр. Одно и то же сообщение всем сенаторам. Президент выступит завтра в двенадцать тридцать на совместном заседании. — С этими словами мальчик исчез.
Бэрден нахмурился:
— Клей, справься на всякий случай у секретаря сенатора Баркли, когда и где мы заседаем сегодня.
Испытывая потребность в утешении, Бэрден позвонил в Нью-Йорк Эду Нилсону. Но Нилсон не утешил его: он был доволен, что Соединенные Штаты наконец-то определили свою позицию. С неожиданной горячностью Бэрден сказал:
— Я не хочу войны — никакой, никогда. На свете нет ничего дороже человеческой жизни.
В трубке раздался сухой смешок:
— Вы позволите вас цитировать, сенатор?
Бэрден в свою очередь тоже рассмеялся:
— Нет, не позволю. Но я говорю это вполне серьезно.
— Но ведь Гитлера надо обуздать. А как это сделать без войны?
— Не знаю. Этого еще никто не знал и не знает. — Расстроенный звуком своего голоса, в котором вдруг послышалось отчаяние, он переменил тему разговора и сообщил о том, что Клей поступил на военную службу.
— Неплохая мысль, — ответил Нилсон. — С солдатским прошлым и хорошим послужным списком он будет сильным кандидатом.
— А если погибнет?
Тут вернулся Клей, в полном неведении относительно того, что обсуждался вопрос о его смерти.
— Зачем загадывать на будущее? — Голос Нилсона звучал сухо. — Как ваше здоровье, между прочим?
Бэрден ответил так, как он обычно отвечал в таких случаях, и положил трубку. Он выжидающе глядел на Клея, и наконец тот сказал:
— Похоже, вас нет в списке приглашенных в Белый дом.
— Нет в списке? — Бэрден был изумлен. — Но ведь сенатор Остин приглашен, а я, несомненно, выше его рангом… — Он резко оборвал себя, не желая выдавать свою боль. — Что ж, надо полагать, это месть Франклина.
Клей кивнул.
— Сенатор Баркли очень извинялся. Вы поймете, что это от него не зависело, сказал он.
Бэрден простился с Клеем и вышел из здания сената. В холодных сумерках ему привиделся безвестный старый сенатор. Он медленно брел к вокзалу, в гостиницу, где он жил, вне сомнения, в маленьких комнатенках, битком набитых кипами пожелтевших «Ведомостей конгресса», альбомами газетных вырезок, пахнущими старым клеем, и фотографиями с автографами забытых знаменитостей. Подавленный этим видением, Бэрден кивнул Генри, и тот с шиком распахнул перед ним дверцу машины.
— В Белый дом, сенатор?
— Нет, домой.
Садясь в машину. Бэрден вдруг понял, что именно его расстроило — не столько оскорбление со стороны президента, сколько то, что он этого не предвидел. Человек, у которого до такой степени ослабло чутье, недолго продержится на политической сцене. «Неужели я начинаю сдавать?» — спрашивал он себя и ни в одном уголке сознания не находил достаточно убедительного отрицательного ответа.
Если Инид и была удивлена, то ничем не выдала своего удивления. Она сидела одна в гостиной в старом шелковом кимоно и красила ногти каким-то составом, который пахнул клеем от детской модели самолета и был похож на кровь.