Демократия. История одной идеологии
Шрифт:
И так далее. Но чтобы составить представление о том, насколько Троцкий в эти месяцы оторвался от реальности, симптоматичными являются заключительные слова его записи от 20 августа 1940 года (последней перед роковым покушением); заметим, что Франция пала несколько месяцев назад:
Немецкие солдаты, то есть, в большинстве случаев, рабочие и крестьяне, станут больше сочувствовать побежденным народам, чем своему правящему классу. Необходимость в каждый момент действовать в качестве «миротворцев» /?/ и угнетателей приведет к быстрому разложению /sic/ оккупационных войск, заразит их революционным духом /р. 231/
Так может писать лишь человек, который ничего не понял в том, что представляет собой на самом деле нацистский режим и его проверенная на опыте способность воздействовать на массы и завоевывать их.
Сталин, будучи реалистом, скоро разуверился в революционном характере ситуации и на новой встрече (25 октября 1939) с Димитровым и Ждановым объяснял им, что «ставить сейчас вопрос о мире на основе разрушения капитала — это значит помогать Чемберлену и поджигателям войны. Это значит отрываться от масс» [469] .
469
Dimitrov, Tagebiicher, I, p. 279 (итал. перевод — р. 201).
В Париже, за несколько дней до того, как его как итальянца (то есть, гражданина недружественной страны) арестует
470
См. Agosti, Togliatti, p. 251. Оба текста, относящиеся к августу 1939 г. отсутствуют в собрании сочинений Тольятти под редакцией Сприано и Андреуччи (том IV, 1-2).
Тольятти побывал в Москве в мае 1939 года, там закончил последний из своих отчетов по Испании, в котором подчеркнул существенное значение линии «фронтов» (в июле он уже вернулся в Париж), а тайные советско-германские переговоры тем временем уже вовсю велись [471] .
После длительного, чреватого опасностью заключения во Франции, освобожденный, по всей вероятности, благодаря закулисному вмешательству Коминтерна и чиновников-антифашистов, служивших в системе французского судопроизводства [472] , Тольятти в тот месяц полусвободы, который он проводит в Париже перед возвращением в СССР (май 1940), придумывает подпольный журнал для итальянцев, «Письма Спартака»: намек на полное неприятие войны немецкими спартаковцами в 1917-1918 годах не мог быть более явным [473] . Он ищет благородные прецеденты для той чудовищной ситуации, в какой оказались коммунисты после вступления в силу «пакта». Но выбор названия не кажется слишком удачным (разве только он был намеренным), имея в виду резкую враждебность, какую в свое время Ленин проявлял к стратегии последователей Розы Люксембург; с удвоенным пылом этот тон подхватил и Сталин. В «Письмах» Тольятти, пусть с некоторым замешательством, принимает линию Коминтерна и иронизирует над «сентиментальными различиями», которые иные бойцы упорно находят между двумя воюющими группировками. В «Письмах Спартака» от марта-апреля 1940 года Тольятти, как может, выдерживает линию: награждает социалистов такими определениями, как «сторожевые псы империалистической буржуазии» и «предатели» (№ 9, 1-10 марта); ФКП обвиняется в том, что она «голосовала за военные кредиты» в момент, когда вспыхнул конфликт; и все-таки в программной статье «Кто такой Спартак» Тольятти настаивает на том, что «Спартак — смертельный враг фашизма и империалистической буржуазии». В длинной статье для «Рабочего государства», издания, которое выходило в Америке, Тольятти наконец-то «пристреливается» и вспоминает с несвойственной ему жесткостью борьбу Ленина против социал-шовинизма: очевидно, чтобы перейти к новой войне и к изначально «социал-шовинистской» позиции социалистических партий (май 1941; но эта работа вышла уже в январе, на русском языке). Но этого, надо думать, оказалось недостаточно. По возвращении в Москву Тольятти был подвергнут следствию (сентябрь 1940), и в июле 1941 года — когда пакт был нарушен нападением Германии на СССР 21 июня 1941 года, и линия резко изменилась, — его лишили допуска к «строго секретным материалам», а в октябре 1941 года даже арестовали, хотя через несколько дней выпустили [474] .
471
Возможно, будет не лишним отметить, говоря об этом непростом и темном времени, что сам Тольятти в своей автобиографии, скрытой под маской «бесед с Марчеллой и Маурицио Феррара» (Conversando con Togliatti, Ed. di cultura sociale, Roma, 1953, рр. 283-284), совершенно опускает свое пребывание в Москве в мае 1939 г.
472
Agosti, Togliatti, р. 253-254.
473
В свое время Роза Люксембург, будучи в тюрьме, распространяла «Письма Юниуса» [Юниус — псевдоним Р. Люксембург (— Прим. перев.)].
474
Bocenina Nina, Memorie (La segretaria di Togliatti), Ponte alle Grazie, Firenze, 1993, pp. 20-23.
Димитров передает свой разговор с двумя испанскими руководителями, нашедшими пристанище в Москве после падения Мадрида, — Хосе Диасом и Долорес Ибаррури: оба нимало не отклонялись от линии партии. «Долорес, — рассказывает Димитров, — заявляет, что не вполне доверяет Эрколи /= Тольятти/ Есть в нем, чувствует она, что-то чуждое, не наше» [475] . До возвращения в Италию после первого падения Муссолини Тольятти был оттеснен в сторону и занимался пропагандистскими выступлениями по радио.
475
Tagebiicher, p. 404. Эта часть «Дневников» написана по-русски — на языке, которым Димитров владел не очень хорошо. Немецкий переводчик передал это выражение как «etwas Eigenartiges»; переводчик на английский язык (The Diary of George Dimitrov, Yale Univ. Press, 2003, p. 182) — «something unlike us».
Поставленный перед выбором между немедленной войной с Германией ради защиты такой враждебной страны, как Польша (которая ко всему прочему отказывала советским войскам в проходе по своей территории в случае войны) и превентивным мирным договором с Германией в обмен на значительные территориальные приобретения в Польше и Прибалтике (возмещение потерь, понесенных Россией в Брест-Литовске, которые Версальский договор никак не компенсировал), Сталин не колебался. И расценивал мир, за который была заплачена столь дорогая цена, как стартовую площадку для дальнейшего расширения сферы влияния СССР.
Сфера экспансии, согласованная с немецкой стороной, была расширена Советским Союзом в одностороннем порядке нападением на Финляндию и попыткой, блокированной немцами, втянуть в конфликт Болгарию, заключив с ней двусторонний договор. Гитлер — как мы это знаем из прямого свидетельства Молотова — стремился подтолкнуть СССР к Ирану и к Индии, что привело бы к конфликту с Англией [476] . Непредвиденная советская активность в направлении, противоположном желаемому, и привела к самоубийственному нападению Гитлера на Россию: он лелеял несбыточную мечту о молниеносной войне, которая завершится до немецкой высадки в Англии и станет ее предпосылкой. 21 июня 1941 года, на месяц позже назначенного срока, началась «операция Барбаросса». Вечером 22-го Черчилль заявил англичанам:
476
Tchouev F., Conversations avec Molotov, предисловие H. Car-rere d’Encosse, Albin Michel, Paris, 1995, p. 33. Вспоминая свой разговор с Гитлером в октябре 1940 г., Молотов замечает: «У него был расхожий, банальный взгляд на советскую политику, и горизонт его казался довольно узким, но он желал вовлечь нас в эту авантюру, а потом, когда мы в это дело влипнем, ему станет легче, мы же будем от него зависеть, поскольку Англия нам объявит войну. Слишком наивными нужно было быть, чтобы этого не понять».
Никто не был столь ожесточенным, как я, противником коммунизма в эти последние двадцать пять лет. Сегодня я не беру назад ни единого слова из того, что я говорил о коммунизме. Но всё сегодня бледнеет перед зрелищем, которое открывается нашим глазам. Я вижу, как русские солдаты защищают землю, которую их предки возделывали с незапамятных времен /.../ Бесповоротное решение британского правительства имеет одну-единственную цель: разгромить Гитлера, уничтожив все следы национал-социализма. Ничто не заставит нас отклониться от этой линии. Мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером или с кем-то еще, причастным к его режиму. Мы станем сражаться с ним на суше, на море и в воздухе, пока, с Божьей помощью, не вернем свободу Европе. Всякий, кто сражается с национал-социализмом, получит от нас помощь; всякий, кто марширует в рядах национал-социалистов, является нашим врагом [477] .
477
Цитируется по Tasca, Deux arts d’alliance germano-sovi'eti-que, Fayard, Paris, 1949, p. 176.
Черчиллю также приписывают шутку: «Если Гитлер вторгнется в ад, я без колебаний скажу в Палате общин несколько добрых слов о дьяволе».
Такая стремительная реакция — яркий исторический факт, заслуживающий пристального изучения. Ее молниеносный характер не только подтверждает быстроту ума и незаурядные способности британского премьера (который вскоре встанет во главе правительства национального единства, куда войдут также и лейбористы), но и указывает на сомнения, которые мало-помалу начинали возникать у британской дипломатии по поводу надежности русскогерманского пакта. Не надо забывать, что СССР и Великобритания поддерживали регулярные дипломатические отношения на протяжении почти двух лет, прошедших от пакта о «ненападении» до «операции Барбаросса», несмотря на то, что августовский пакт через несколько недель превратился в договор о дружбе между СССР и Германией. В эти долгие месяцы в задачу советского посла в Лондоне, Майского, входило, помимо всего прочего, представить перед англичанами позицию СССР, нейтральную по отношению к развивающемуся европейскому конфликту, как аналогичную позиции Соединенных Штатов, тоже нейтральных, тоже после поражения Франции отправивших посла в Виши. Даже война СССР с Финляндией, пагубная в дипломатическом плане, завершившаяся 12 марта 1940 года мирным договором, не привела к разрыву англо-русских отношений, хотя в апреле Чемберлен (тогда еще премьер-министр) и Рейно (сменивший Даладье) серьезно обсуждали вопрос о возможности превентивных бомбардировок советских нефтяных скважин на Кавказе. Документация по означенному «Кавказскому плану» попала в руки немцев, когда была оккупирована французская столица, и была своевременно отправлена в Москву, чтобы нейтрализовать источники информации, через которые в столицу СССР начали просачиваться сведения о возможном, даже неминуемом германском нападении. В мире, далеком от канцелярий, в среде немецких антифашистов, действовавших в Норвегии, — вспоминает Вилли Брандт в своих «Мемуарах», — с самого начала все были в этом убеждены: «Мы не верили, что союз между этими двумя странами продержится долго» (с. 133). Мрачный и по сути несправедливый образ такой смены союзников создал Оруэлл в одном из эпизодов романа «1984», явно намекая на данную историческую коллизию: оратор, лидер одной из воюющих держав, проводит митинг; пока он говорит, ему сообщают, что его страна сменила союзника, и он продолжает свою речь, не моргнув глазом, не прерывая фразы, но в свете нового союза, новой международной обстановки [478] .
478
Оруэлл Дж. «1984» (1949).
В реальности этого не произошло. Июнь 1941 года не только решил судьбу войны, но и открыл новую главу в истории демократии в Европе, и это явилось заслугой людей, которые были раздавлены «пактом», «лишены голоса», как пишет Вилли Брандт, но не изменили себе [479] .
13. ПРОСТО ДЕМОКРАТИИ, ПРОГРЕССИВНЫЕ ДЕМОКРАТИИ, НАРОДНЫЕ ДЕМОКРАТИИ
Смена союзников, вылившаяся затем в ялтинский мир [480] , выстроила с самого начала совершенно другую ситуацию, и не только в военно-политическом плане. Ситуацию, по отношению к которой все определения, все лозунги, выдвинутые в период между двумя войнами, оказались недостаточны. Неверно было бы думать, что «учредительные» группы в правительствах, возникавшие в разных странах (Франции, Италии) на основе антифашистских союзов и как бы продолжая их деятельность, которая привела к разгрому Оси, каким-то образом следовали линии довоенных «фронтов». Та страница была перевернута, начиналось что-то иное, рожденное в ходе долгих, тяжелейших боев, вновь соединивших те силы, которые оказались раздроблены в 1939-1941 годах. Напрасно Франсуа Фюре в своей последней, проникнутой горечью книге «Le passe d’une illusion» [«Прошлое одной иллюзии»] (1995) не раз карикатурно изображает европейский антифашизм как «дурачка на службе» Сталина. Несколько лет, весьма плодотворных в институциональном плане, антифашизм был точкой пересечения политических культур, переживших фашизм именно потому, что ими был выбран путь борьбы, и поставивших перед собой общую цель: не возвращаться к старым «либеральным демократиям», которые взрастили фашизм. Знаменательно, что порыв к обновлению затронул даже Англию — единственную европейскую страну, институциональная последовательность в которой ни разу не прерывалась, — что и определило сразу же после победы над Германией неоспоримую победу лейбористской партии и поражение Черчилля.
479
С самого начала Сталин требовал от Черчилля открытия второго фронта в Европе (послание от 18 июля 1941 г.): Corrispondenza tra Stalin, Churchill, Roosevelt, Attlee, Truman 1941-1945, I, Edizioni Progress, Mosca, 1985, p. 19. Второй фронт был открыт лишь в начале июня 1944 г. с высадкой в Нормандии.
480
Ялтинский мир — базовые соглашения между Рузвельтом, Сталиным и Черчиллем о послевоенном мироустройстве были достигнуты на Ялтинской конференции 4-11 февраля 1945 г. (прим. пер.).