Демократия. История одной идеологии
Шрифт:
Такие речи кроткого Турати [416] пугают короля Италии куда больше, чем правительство в далеком Петрограде. И реакция, где более, где менее суровая, распространяется по всей Европе. Газеты полны сообщений о «гражданской войне», поступающих со всех концов континента. 15 января 1921 года «Avanti!» обличает «ужасающие деяния белого террора в Испании, особенно в злосчастной Каталонии» [417] . «Жесткая цензура препятствует тому, — пишется далее в газете, — чтобы вся Европа узнала об ужасах, которые творятся на Пиренейском полуострове; ужасах, которые уже ни в чем не уступают тем, что прославили Венгрию Хорти». Хронологически режим Хорти появляется намного раньше, чем режим Муссолини. Уже в начале марта 1920 года венгерское Национальное собрание утвердило его как «регента» Королевства Венгрии после подавления «советской» республики Белы Куна. Эта власть профашистского типа была признана и поддержана французским президентом-«социалистом» Мильераном на волне Трианонского договора [418] (июнь 1920):
416
Турати, Филиппо (1857-1932) — итальянский социолог, поэт и политик, один из основателей итальянской социалистической партии (прим. пер.).
417
...«ужасающие деяния белого террора в Испании, особенно в злосчастной Каталонии» — после т. н. «большевистского трехлетия» 1918-1921 гг., которое характеризовалось высоким накалом забастовочной борьбы, почти всеобщим недовольством колониальной войной в Марокко, активизацией анархо-террористических групп, в стране начались кровавые репрессии против профсоюзов, которые сопровождались призывами «проявить твердую руку». Из практики латиноамериканских революций и диктаторских режимов испанские правоохранительные органы заимствовали т. и. «Ley de fugas», «закон о побеге» — внесудебную казнь, стрельбу на поражение якобы при попытке к бегству во время перевозки арестованных из одного места заключения в другое. Таким способом (в дальнейшем широко практиковавшимся при Франко) в Барселоне власти уничтожили без суда более ста профсоюзных активистов (прим. пер.).
418
Трианонский договор был заключен между странами-победительницами в Первой мировой войне и Венгрией, как страной, потерпевшей поражение (с новообразованной Республикой Австрией в 1919 г. был заключен отдельный договор). Подписан 4 июня 1920 г. в Трианонском дворце Версаля; в результате Венгрия лишилась 2/3 территории и населения. При поддержке нацистской Германии договор был пересмотрен в 1938-1940 гг.; после Второй мировой войны границы Венгрии вновь были возвращены к обозначенным в Трианонском договоре (прим. пер.).
Антикоммунистические репрессии в недавно созданной Югославии были не менее жестокими. Расстрелы на площади в Вуковаре описываются в том же номере «Avanti!» от 15 января 1921 года. Это всего лишь примеры, взятые наугад.
Симптоматично расширение понятия «коммунизм» до масштабов «вселенского» врага. В «Энциклике о безбожном коммунизме», выпущенной Пием XI (19 марта 1937) поражает сообщение, преподнесенное как очевидное (в параграфе «Прискорбные последствия»), будто бы в данный момент в мире существуют два «коммунистических» государства — Россия и Мексика. Такие утверждения, при всей их неточности, наводят на мысль, что сценарий «гражданской войны» затрагивал не только Европу.
Формулировку «европейская гражданская война» обычно приписывают историографической интуиции проницательного ученого-нонконформиста Эрнста Нольте: собственно, его известнейшая работа называется «Der europ`aische Burgerkrieg 1917-1945. Nationalsozialismus und Bolchewismus» [«Европейская гражданская война (1917-1945). Национал-социализм и большевизм»] (Ullstein, Франкфурт-на-Майне, 1987). Но за двадцать лет до него эту любопытную формулировку выдвинул и развил крупный исследователь XX века Исаак Дойчер в цикле своих выступлений «Trevelyan Lectures» [«Тревельяновские лекции»] в Кембриджском университете (январь-март 1967) [419] , посвященных 50-летию русской революции.
419
Они были собраны в книгу под названием La rivoluzione incompiuta. 1917-1967, итал. перевод, Longanesi, Milano, 1968; новое издание: BUR, Milano, 1980, с предисловием Vittorio Strada.
В четвертой лекции, которая называлась «Застой классовой борьбы», Дойчер подходит к прочтению Второй мировой войны, ее предпосылок и следствий, как этапа великой «европейской гражданской войны» [420] . Он приписывает осмотрительности Сталина и его неразвитому интернационализму то, что он упустил возможность развития конфликта, замедлил его ход («он вел войну как отечественную, как новый 1812 год, а не как европейскую гражданскую войну»), и в том же самом контексте замечает: «Интернациональная гражданская война, обладавшая огромным революционным потенциалом, шла внутри мировой войны».
420
Там же, р. 143.
Нольте (он не обязательно знал об этих выступлениях своего славного предшественника) задумал определить, уходя все дальше в глубь времен, хронологические рамки этой «гражданской войны» (возможно, называть ее только «европейской» покажется некоторой узостью взгляда). Точку отсчета он усматривал в русской революции 1917 года и делал вывод, что, таким образом, нацизм со всеми его непревзойденными ужасами явился всего лишь «реакцией» на «первый удар», который нанесли большевики своей «ликвидацией класса»; нацисты же ответили на него «геноцидом расы». В построениях Нольте почти все шатко. Можно было бы привести множество возражений: например, вспомнить, что Великий террор Робеспьера тоже был «ликвидацией» класса французской аристократии, но он не вызвал никаких реакций в смысле «расы»; за ним последовали аналогичные расправы со стороны Белого террора, только с противоположным знаком. Связующее звено в рассуждениях Нольте вырисовывается постепенно: руководство большевиков состояло большей частью из евреев; евреями были и руководители коммунистов в других странах (Германии, Польше), и это должно (полагает Нольте) объяснить ratio столь чудовищного «ответа» нацизма на коммунистическую революцию, начавшуюся в 1917 году. Но и этот постулат не выдерживает критики. Прежде всего, нацизм представил свою программу истребления евреев (которая осуществлялась в основном в последний период мировой войны) как программу борьбы против «богачей, морящих народ голодом», зажравшихся эгоистов, чужеродного нароста на здоровом теле немецкого народа (а позже — всей Европы, мало-помалу включаемой в Рейх). Одним словом, достаточно изучить историю тех событий, как то не раз проделывали после выводов Нольте, чтобы понять: обобщение немецкого политолога, «луч света», которым он пытается прорезать тьму истории, не попадает в цель.
Остается, однако, хотя и не является его особой заслугой, попытка осмыслить конфликты, происходившие в Европе в XX веке, в их совокупности. Один из аспектов такого единого взгляда — возможность уловить связи, благодаря которым две мировые войны, во всяком случае в пределах Европы, составляют один конфликт. Тот же ход мысли позволил Фукидиду рассматривать как один конфликт все войны между греческими городами-государствами в тридцатилетие с 431 по 404 г. до н. э., а Фридриху Мейнеке — прийти к своеобразному, обобщающему прочтению первой половины XX века в «Die deutsche Katastrophe» [«Германская катастрофа»] [421] .
421
Brockhaus, Wiesbaden, 1946; итал. перевод: La catastrofe della Germania, La Nuova Italia, Firenze, 1948. Мейнеке пишет, в частности: «За нападками Гитлера на большевизм скрывалось не что иное, как воля к завоеванию /.../ намерение превратить Россию в одну из наших колоний» (рр. 124-125).
Действительно, именно война 1914 года является первым актом «европейской гражданской войны», если принять за истину то, что революция, вспыхнувшая в России, заканчивается неожиданным, умопомрачительным успехом именно в качестве войны войне, которую объявили классы, оказавшиеся жертвами бесчеловечной империалистической бойни, ведущейся за господство над мировыми рынками. Обе революции, русская и немецкая (1917 и 1918), явились следствием войны, развязанной империалистической буржуазией (эта обличающая мысль не была «находкой» Ленина, его работы «Социализм и война», написанной по случаю конференции в Циммервальде летом 1915 года; она уже присутствовала в решениях базельского съезда Социалистического интернационала в 1912 году). Если большевистское движение, разбросанное по разным странам, действующее разрозненными группами, в подполье, в условиях постоянного риска, за несколько лет, за несколько месяцев оказывается способным уловить эпохальный шанс захватить власть в России и удерживает эту власть на протяжении жесточайшего из всех известных гражданских конфликтов, это результат войны, результат отчаяния народов, вовлеченных в войну теми, кого Роза
Люксембург называла «главным врагом» (правящая буржуазия собственной страны); если немецкое мажоритарное социалистическое движение переходит от патриотической поддержки военных кредитов к расколу весной 1917 года на СДП и НСДП (а последняя уже выступает против войны) и после забастовок января 1918 года идет по пути, который приведет к захвату власти на волне восстания моряков Киля, это результат войны на истребление, в которую «просвещенные» правящие классы цивилизованной Европы с легким сердцем ввергли весь мир. Фернан Бродель однажды написал:
Не преувеличивая силы Второго Интернационала, можно с уверенностью утверждать, что если Запад в 1914 году находился на грани войны, он находился также и на грани социализма. Он был близок к тому, чтобы захватить власть и построить Европу столь же, если не более современную, чем та, которую мы видим сейчас. За несколько дней, за несколько часов война разрушила все надежды [422] .
Картина впечатляющая, но едва ли не наивная: Европу ввергли в кровавую бойню именно те классы, которые сделали из нее цветущий сад мира; они же и развязали «гражданскую войну». И народы долго смотрели на Ленина с симпатией, ибо от других, от своих всегдашних хозяев они видели только войну и голод.
422
Braudel F II mondo attuale (1963), итал. перевод, Einaudi, Torino, 1966, p. 453.
Однако Нольте выходит из этой ситуации с помощью нехитрого трюка: он меняет местами ход событий, описывает (во II главе) захват власти большевиками, а уже потом кризис 1914 года и возникновение в Германии спартаковского движения. Отсюда удивительно наивные суждения: историк, например, считает «непостижимой» симпатию, которой вскоре начинают пользоваться большевики во французских и немецких войсках, стоящих на линии фронта [423] .
Но вопрос следует поставить по-другому: перед лицом неоспоримого факта, каковым является чудовищный политический, социальный и военный конфликт (иногда во всех трех ипостасях), сотрясавший Европу с 1914 по 1945 год, чем выпутываться из непродуманных связей, установленных Нольте, лучше попытаться понять, сколько субъектов имел означенный конфликт. Их было не два (коммунизм и фашизм в их различных формах и изоморфах), а три, и третий оказался наиболее значимым, хотя о нем речь и зашла напоследок; он, повторяем, вышел в конце концов победителем, если считать, что гражданская война длилась и после 1945 года, вплоть до развала СССР в начале 90-х годов XX века. Этим третьим субъектом, в конечном итоге добившимся победы, были как раз так называемые «либеральные демократии».
423
Цитируется по итал. переводу: Nazionalismo e bolscevismo. La guerra civile europea. 1917-1945, Sansoni, Firenze, 1988, pp. 37-54, 56-67 и 53.