Демон Господа
Шрифт:
Они достигли дальнего фриза, на котором был изображен Его Свет, и Лилит почувствовала безмерный восторг, ощущение красоты и величия затопило ее. И встретилось с ее ненавистью. Все померкло перед ее глазами, она стала падать, и Саргатан едва успел ее подхватить. Он отнес ее в центр комнаты, положил на какое-то каменное возвышение.
«Он оттуда, он ничего не забыл и очень хочет вернуться, — подумала она, глядя в мерцающий опаловый потолок. А потом внутри все сжалось, как от внезапного холода. — Я не смогу туда вернуться. Никогда. Да и не хочу». Ее охватила саднящая тоска. Она не чувствовала себя так, даже когда не вернулась Ардат Лили; исчезла и та хрупкая, столь новая для Лилит радость, родившаяся с приходом в Адамантинаркс. «Я не должна его отпускать».
Саргатан озабоченно склонился над ней, и она впервые ясно увидела его — так, как будто наконец рассеялся скрывавший его туман. Может быть, помогли образы только что увиденных ангелов, а может быть, это он пожелал, чтобы она увидела его таким. Над нею склонился серафим. Даже в Люцифере не видела она такой ясности образа. И в глазах Саргатана читалась безмерная скорбь.
Он помог ей сесть и, не отводя от нее глаз, запустил пальцы в ее волосы. И она поняла, что теперь всякий раз, когда взглянет на него, сможет воспринять его истинную, ангельскую суть.
— Лилит, пока ты не появилась в Адамантинарксе, это место было моим сердцем…
Она невольно взглянула на зияющую в его груди дыру. Значения этой потери она не могла постичь. Она бы такого не перенесла.
— Не плачь. — Он отер слезы с ее щек. — Ты заполнила оба эти места. — Он обвел жестом помещение и указал на свою грудь.
Лилит улыбнулась сквозь пелену слез. И поняла, что тоже ощущает какую-то ясность. Она опустила ноги на пол, поднялась.
— А теперь расскажи мне снова. О Небесах.
Жгучий ветер, горячее, чем ветер пустынь, овевавший его при жизни, ометал равнину, обжигал его незащищенное лицо, но Ганнибал не обращал на него внимания. Он стоял на пригорке спиной к Ахерону и простиравшемуся за ним городу в полной безнадежности. Воодушевление пропало. Пропало, когда он осознал, чего стоит превратить это стадо в боеспособную силу.
И на что он, собственно, надеялся? Адамантинаркс — не Карт-Хадашт, его дома по-прежнему выстроены из душ. Где взять здесь стоящий материал? Какие деньги купят крепких и ловких наемников?
Перед ним покачивались на ветру двадцать тысяч душ набранного войска. Даже слово «сброд» казалось для них слишком лестным. Об однородности этой массы вообще нечего думать, здесь и двух похожих не отыщешь. Он поручил командирам рассортировать эту публику. Мало кому можно было сразу доверить оружие, приходилось вмешиваться приданным в помощь демонам, но и тем редко удавалось сразу приспособить эти полудохлые чучела к строю, научить управлять собой. Хорошо хотя бы, что нашлось достаточное количество душ с прежним боевым опытом. Их и произвели в командиры. Он наблюдал, как новоиспеченные военачальники пытаются обучать новобранцев, и каждый раз отводил взгляд. Нет, это невозможно! Однако и при жизни ему приходилось не только преодолевать сложности, но и добиваться невозможного. Не впервой. И он снова заставлял себя вглядываться, оценивать, прикидывать… И куча бесформенных ошметков превращалась в его воображении в какое-то подобие неуклюже скроенного лоскутного одеяла. Да, трудно, но сдаваться никак нельзя. На нем — обязательства перед этим городом, он связан присягой Саргатану. И он — еще взлетит. Не разбиться бы только…
XX
Семь раз взошел и зашел Алголь, и только тогда Вельзевул вызвал Адрамалика в башню Молоха. Это приглашение Адрамалик воспринял с облегчением и даже некоторым удовольствием. Оно не только освобождало его от наложенного им самим на себя изгнания, но означало, что облако подозрений рассеялось. Он запер дверь своих апартаментов и по длинным коридорам дворца пустился в путь к подножию башни главного генерала.
Основание башни достигало в поперечнике сотни футов. Башня прорывала толщу плоти Замка и торчала из нее лишь своим фаллическим завершением. Из окон верхнего ее этажа открывался лучший вид на Дис. Она была символом статуса, значения Молоха. Если меньшая по размерам башня Агареса представляла собой чудо архитектуры, как бы некую пародию на строения Небес, то башня Молоха возвышалась мрачной громадой, лишенной каких бы то ни было членений и украшений. Окна в ней зияли лишь на самом верху, откуда и открывался вид на Дис. Адрамалик считал эту башню грубой и примитивной, как и ее хозяина, однако признавал, что недостаток утонченности компенсируется высотой.
Лестницы, тускло освещенные редкими светильниками, убегали вверх. В иное время Адрамалик выругался бы, сотворил себе осветительный глиф и только тогда начал подъем, но сейчас хорошее настроение заставило его пренебречь второстепенными неудобствами. К тому же Адрамалик не торопился — он наслаждался вновь обретенным чувством свободы и потому даже не взвесил возможность полета — вместо карабканья по едва различимым ступенькам.
В редкие моменты откровенности с самим собой Адрамалик признавал, что находит Молоха непредсказуемым, устрашающим. После битвы при Марааке мало радости было бы выполнять еще какие-нибудь поручения главного генерала.
Требовалось, прежде всего, кое к чему привыкнуть. Главной составляющей питания демонов в их мрачном обиталище были абиссали с ферм или дикие, добытые охотниками в Пустошах. Их жесткое мясо не шло ни в какое сравнение с той пищей, что они вкушали там, на Небесах. Однако они привыкли, да и на недостаток времени для выработки привычки трудно было пожаловаться. Некоторые, однако, с самых первых дней усвоили мерзкую, для большинства бывших ангелов совершенно неприемлемую привычку пожирать души. Молох в этом отношении щепетильностью не отличался, и иной раз, заходя к нему, Адрамалик заставал его уминающим трепыхающееся, извивающееся и истошно вопящее создание. И Адрамалику, чтобы не созерцать давящегося поглощаемой душой генерала, приходилось любоваться кровью, стекающей по двум канавкам и собирающейся в углублениях в центре его жилища.
Добравшись до входа в это помещение, Адрамалик потянул тяжелую дверь и с облегчением вздохнул: генерал оживленно беседовал с государем. Трепещущие объедки только что оконченной трапезы валялись в углу, рядом сними в клетках маялись, присев на корточки, три откормленные души. Воняло свежей кровью. Молох все еще утирал пасть и облизывал губы. Стараясь, из вежливости к Вельзевулу, не выразить отвращения, он обратил почти все свои ледяного цвета глаза на вошедшего магистра.
Молох и Вельзевул стояли у одного из окон, но панорама Диса их не занимала. Адрамалик приблизился к ним, и все трое немного помолчали. Тишину нарушил мощный глиф — он взорвался над городом и смел несколько улиц где-то на окраине. На соседние кварталы градом посыпались взлетевшие в воздух обломки.
Адрамалик молчал — он видел, что Муха пребывает в одном из обычных своих приступов задумчивости, которые лучше не прерывать.
— Адрамалик, тебе не случалось бывать на краю Авадоновой бездны? — прожужжал наконец Вельзевул.
— Лишь однажды, государь. Но мне и этого хватило.
Времени с того момента прошло немало, но Адрамалик не мог забыть невыносимой вони, вздымавшейся оттуда, и мощных потоков воздуха, втягивавшихся туда, грозивших затянуть и его. Ужас, там испытанный, у него до сих пор не выветрился.