Демон и дева
Шрифт:
— Но мы с работником можем работать.
— Ваш работник не получал зарплату со дня смерти твоих родителей. Он нашел себе другую работу.
«У меня», — захотелось добавить герру Снивелю, но он сдержался.
— Все имущество Элистранда пойдет с молотка. Элистранд! Так любимый Виллему Элистранд!
— Тогда я перееду в Гростенсхольм. Мужчина высокомерно и презрительно улыбнулся:
— Винга, после смерти фру Ингрид никто не предъявил своих прав на Гростенсхольм. У короля другие планы в отношении этой усадьбы.
Снивель мог бы объясниться:
Снивель был достаточно умен, поэтому промолчал.
Винга впала в отчаяние.
— Но я могу присматривать за Гростенсхольмом до приезда моих родственников.
— Насколько нам известно, наследников Гростенсхольма больше нет. И как это ты, девочка, сможешь смотреть за такой большой усадьбой? Ты не смогла управиться даже с Элистрандом.
— Я работала хорошо. Но меня никто не учил. «Мне это только на руку», — подумал Снивель и гаденько улыбнулся.
— Ладно, тогда я перееду в Линде-аллее. Это наша родовая усадьба.
— Как ты знаешь, она сдана в аренду. И нет никаких причин для прерывания контракта. — Он наклонился. — Смотри мне в глаза, девчонка! Ты осталась одна! Одна-одинешенька!
«Одна… Одна-одинешенька!» — эти слова звучали в ушах Винги не один год.
Снивель выпрямился.
— Но мы подумали и о тебе, Винга. Мы не бессердечны. Для тебя найдется место в доме мадам Фледен, недалеко от Кристиании.
У Винги по спине поползли мурашки. Стало вдруг холодно и неуютно. Мадам Фледен была известна своей тиранией. С попавшими к ней в дом обращались хуже, чем с узниками. Жившие у мадам ютились в крошечных каморках, словно монахи. Жизнь их проходила в молитвах, работе, голоде и побоях.
Винга сбежала в ту же ночь. Погрузив на маленькую тележку все, что могло пригодиться ей самой и козе, она ушла в горы. Ей очень хотелось прихватить с собой парочку кур, но с ними было много хлопот. Не взяла она с собой и корову. Усадьба арендатора была маловата для такого большого животного.
Как давно все это было!
Как-то она справлялась. Они с козой пережили уже две холодные зимы. Осенью она собирала ягоды в лесу, а во время уборочной страды пробиралась по ночам на поля и подбирала забытые колоски. Из них пекла хлеб. Иногда она приходила на поля до косарей. Зимы были долгими, корм у козы скудный. И что с того, что она утащит пару колосьев? Их же не пересчитывают!
Винга почти забыла, что она тоже человек. Она стала словно частью леса. Дровосеки рассказывали о злой фее, или лесной нимфе, небольшом существе, одетом в лохмотья. Она иногда мерещилась им за деревьями. Существо это было с длинными распущенными волосами и испуганными глазами. Поговаривали о том, что это, скорее всего, давным-давно исчезнувшая Винга Тарк.
Случалось, конечно, что люди проходили мимо заброшенной усадьбы. Усадьба разваливалась на глазах и мало кому могло прийти в голову, что дом обитаем. Крыльцо настолько прогнило, что никто не решался взойти на него. А маленькая Винга просто перепрыгивала через ветхие ступеньки. Она нарочно не ремонтировала крыльцо.
Она стала дикой, как волк, и боязливой, как молодая кобылка. Она привыкла к голоду и холоду. Передвигалась тоже как зверь — быстро и осторожно. По ночам вздрагивала от каждого шороха. А днем ее пугал любой непривычный звук.
Говорить она не разучилась, так как поверяла все свои тайны козе.
После первого проведенного в одиночестве года она разучилась плакать.
Больше всего Винга любила сидеть на холме и смотреть вниз, на согн.
Гростенсхольм. Пустой, заброшенный дом. Ветер воет в разбитых окнах на башенке. Шелушащаяся краска на стенах. Опавшие листья, покрывающие все вокруг. Собирать их было некому. Вспаханные поля. Их, верно, пахал арендатор с Линде-аллее. Господский дом пустовал.
Но в последнее время в усадьбе стали появляться признаки жизни. К стенам приставили лестницы. В конюшне и хлевах появились животные.
Винге становилось и грустно, и радостно от увиденного.
Может, это кто-то из ее рода? Вдруг приехали из Швеции? Осмелится ли она сойти вниз?
В один прекрасный день к дому подкатила коляска. Мужчина выглядел как хозяин. Это был не кто иной, как тот, кто предложил ей переехать в дом мадам Фледен.
Герр Снивель.
Ему нечего делать в Гростенсхольме! Вингу охватила злость и негодование. Однако она не посмела спуститься вниз — стала слишком боязлива.
Элистранд располагался слишком далеко, и с холма не было видно, живет ли там кто-нибудь.
Прошло время Людей Льда в Гростенхольмском согне.
Осталась одна Винга. Она мало что знала о двух семьях Людей Льда, что жили в Швеции. Их осталось так мало. Одну женщину звали Ингела, у нее был сын Ула. Еще Арв Грип. Он жил бобылем.
Вот и все. Винга даже не знала, где они живут. Да, по правде говоря, она почти забыла об их существовании.
В один из весенних дней 1794 года она собирала себе на суп хилые, тоненькие травинки.
Винга любила весну. Стало теплее, и по ночам уже не нужно было крепко прижиматься к козе. А снег так и норовил проникнуть в дом через щели в стенах и потолке. Не нужно было больше обдирать кору с берез, растирать ее в порошок, чтобы потом испечь хлеб. Больше не нужно было экономить корм для козы и слушать ее голодное блеяние.
Весной они обе — девочка и коза бегали где придется, собирая животворную зелень из-под почерневшей листвы. Коза безжалостно обрывала молодые побеги берез, а Винга весело обрывала верхушки у молодых сосенок.
Она, конечно, понимала, что вся жизнь свелась к борьбе за выживание. Да больше ни на что не хватало времени.
Но где-то глубоко в ее сознании работала мысль. У нее была цель, но с годами она все меньше и меньше думала об этом: она хотела получить назад то, что у нее так бессовестно украли!