Демон отверженный
Шрифт:
Он в ответ сжал мне пальцы. Но, кажется, она меня тоже услышала, потому что уставилась на меня, полиловев, на целых три секунды, ища слова, но лишь резко повернулась и широкими шагами направилась к двери. Хлынули в комнату рокот барабанов и свет, и снова вернулась тихая темнота. Будто пульс, бился в ней ритм барабанов Такаты.
Трент шагнул на утопленный пол спальни Квена, быстрым злым движением спихнул какой-то дорогой аппарат с низкой тележки. Резкий стук прибора об пол потряс меня не меньше, чем эта демонстрация бессильной злости. Трент сел на освободившееся место, поставил локти на колени и
Я почувствовала, что лицо у меня лишилось выражения, когда я увидела его — страдающего и будто обнаженного до самой этой боли в душе. Молодой, испуганный, он сейчас видел, как умирает второй взрослый из тех, кто его воспитывал. Вся его власть и богатство, привилегии и подпольные лаборатории не могли ему помочь. Быть беспомощным он не привык, и это ощущение рвало его на части.
Квен открыл глаза на грохот упавшего прибора, и я увидела, повернувшись к нему, что он этого ждал.
— Вот поэтому ты и здесь, — сказал он, и я как-то не поняла, о чем он. А он глянул на Трента, потом снова на меня. — Трент мужик хороший, — продолжал он, будто Трент и не сидел тут рядом. — Но он бизнесмен. Его жизнь и смерть — это числа и проценты. Для него я уже в земле. Бороться с ним по этому поводу бесполезно. А ты, Рэйчел, веришь в «одиннадцать процентов». — Он с трудом вдохнул. — И это мне нужно.
Длинная речь его вымотала, и он пытался теперь вдохнуть сквозь влажный хрип. Я крепче сжала его руку, вспомнив моего отца. Челюсти сжались, горло перехватило, когда я услышала в его словах правду.
— Не в этот раз, Квен, — сказала я, чувствуя, как подступает головная боль, и разжимая руку. — Я не собираюсь сидеть и смотреть, как ты будешь умирать. Все, что тебе нужно сделать — это дожить до восхода, и тогда ты, считай, выжил.
Так говорила доктор Андерс, а я, в отличие от Трента, видела здесь реальную возможность. Я, черт побери, не верюв «одиннадцать процентов». Я живуими.
Трент смотрел на нас с ужасом, пока до него доходило. Он не был способен жить иначе, нежели своими графиками и прогнозами.
— Это не ваша вина, Са'ан, — сказал ему Квен с болью в булькающем голосе. — Все дело в складе ума, и мне нужна здесь она. Потому что, как бы ни складывалось иное впечатление… на самом деле я жить хочу.
Трент встал с потерянным лицом. Я видела, как он поднимается из притопленной ниши и уходит, и мне было его жаль. Я могла помочь Квену — он нет.
Дверь отворилась и захлопнулась, впустив ломтик жизни, и снова неясная темнота, скрывающая в себе будущее, окутала нас коконом ожидающего тепла и удушающей тишины. Она ждала.
Мы остались одни. Я смотрела на темную руку Квена в моей руке и видела в ней силу. Грядущая битва будет вестись и умом, и телом, но секрет равновесия лежит в душе.
— Ты что-то принимал, — сказала я, и сердце у меня колотилось от волнения: вдруг он действительно заговорит со мной? — Что-то, над чем работает доктор Андерс. Это что-то генетическое? Зачем?
Глаза Квена блестели — они еще видели то, что за углом. Сделав вдох, который больно было слышать, он моргнул, отказываясь отвечать.
В досаде я сжала его руку сильнее.
— Ладно, сукин ты сын, — выругалась я — Подержу я тебя, кретина, за руку, но ты меня не сдохнешь.
Господи, ну дай нам эти одиннадцать процентов. Ну пожалуйста! Только на этот раз.
Я не смогла спасти отца. Я не могла спасти Питера. Я не сумела спасти Кистена, и вина за то, что он погиб, чтобы я жила, заставила меня всхлипнуть в собственные колени.
Не сейчас. Не его.
— Не важно, выживу я или нет, — прохрипел он. — Но увидеть, как я буду через это проходить — единственный способ… для тебя… узнать правду… — Его тело сжалось от боли. Состояние ухудшалось. Яркие по-птичьи глаза не отрывались от моих, и заметно было, как ему плохо. — Насколько сильно ты хочешь знать? — спросил он язвительно. Пот выступил бисером у него на лбу.
— Сволочь! — почти зарычала я, смахивая с него пот, и он улыбнулся, преодолевая боль. — Сволочь ты и сукин сын.
Глава двадцать первая
Поясницу у меня ломило, и руки болели. Я их скрестила под головой, склонившись вперед в кресле, к кровати Квена. Пусть глаза отдохнут в очередную паузу, когда Квен мог дышать без моих понуканий. Было поздно и очень, очень тихо.
Тихо?Импульс адреналина дернул меня изнутри, я приподнялась. Заснула я, оказывается. Черт побери! — подумала я в панике, ища глазами Квена. Его страшные, разрывающие уши вздохи стихли, и меня охватило чувство вины при мысли, что он умер, пока я спала. Но тут я сообразила, что у него нет воскового оттенка смерти на коже — нормальный цвет.
Жив еще,подумала я с облегчением, потянулась его встряхнуть, чтобы снова задышал — сколько раз за эту ночь я так делала, уже счет потеряла. Наверное, меня и разбудило его стихшее трудное дыхание.
Но рука у меня остановилась и слезы навернулись на глаза, когда я увидела, что у него грудь поднимается и опадает почти беззвучно. Опустившись обратно в кожаное кресло, я перевела взгляд на широкую скользящую дверь, ведущую во внутренний двор. Мох и камни, пушисто-белые в отраженном свете солнца, расплылись перед глазами. Наступило утро, и черт побери все на свете, — Квен справится. «Шанс одиннадцать процентов», ага, как же. Он прорвался. Если уж он преодолел барьер в одиннадцать процентов, пятьдесят как-нибудь преодолеет.
Я шмыгнула носом, обтерла глаза. В дыхании Квена слышался очень тихий рокот, простыни промокли от пота. Черные волосы прилипли к голове, и вид у него был обезвоженный, несмотря на капельницу. Бледное лицо избороздили морщины, сильно его состарив. Но он был жив.
— Надеюсь, оно того стоило, Квен, — шепнула я, все еще не зная, что же он с собой сделал и почему Трент считал виноватой меня.
Я едва нашарила в сумке салфетку, пришлось использовать противную, свалявшуюся. Дженкс не появился, оставалось надеяться, что все у него в порядке. Нигде не было ни звука, буханье ударных стихло, и в имении Трента воцарился покой. Судя по свету из дворика, только-только рассвело. Надо бы мне перестать просыпаться в такое время — это просто безумие.