Демон против Халифата
Шрифт:
— С каких пор ты присвоил себе право решать, кому жить, а кого — в расход?
— Нет, я погорячился, всего лишь болтовня! Я никого не убивал, клянусь! За что ты меня так ненавидишь?..
— За измену родине.
— Что?! Родине? — У Дробиченко округлились глаза. — О какой родине ты говоришь? Давно нет ни страны, ни границ, ни русского народа…
— Все есть, приятель. Ты не туда смотрел, ты лизал сапоги своему хозяину, потому и не видел.
— Черт подери… — Сергей дернулся на грязном полу, но веревки держали крепко. — Ведь есть понятие эмиграции, его никто не отменял. Человек ищет, где
— Если бы ты лечил солдат, или даже строил для них дома. Тогда живи хоть среди папуасов. Но ты убивал русских людей. Ты пошел за выродком, для которого нет святого. Мне скучно с тобой спорить, — подытожил Артур. — Ты скажешь мне, где Карамаз?
— Спроси военных, им виднее. Честно, я не вру…
— Куда ты собирался вылететь на дирижабле?
— Дирижабль не для меня, — после небольшой заминки извернулся Дробиченко. — Это для военных, для русских сипахов, вы их, кажется, всех убили. Мы просто испугались, когда началась стрельба. Мы же не знали, что встретим тебя!
— А твои подмастерья уверяют, что дирижабль предназначен исключительно для джиннов, вы сами его построили, только вы им умеете управлять, мало того… Они утверждают, что не далее как вчера, ты отправил депешу нашему общему приятелю. Ты инспектировал авианосец и написал в отчете, что через две недели «Рейган» будет готов к отплытию.
— Артур, неправда! — Сергей пополз на коленях, растрепанные жидкие волосы прилипли к трясущимся жирным щекам, веревки до крови врезались в запястья. — Артур, это плебс, они рады оболгать нас, из-за наркоты… Ты пойми, они почти все наркоманы, имам приказал синтезировать для них драг. Они наркоманы и ненавидят нас из-за своей зависимости. Мы никогда не держим запас, потому им нечего украсть, остается только ненавидеть… Артур, я никого не убивал, Людмила тоже, я клянусь чем угодно…
— Куда ты собирался вылететь? Где базируется воздушный флот? Где пещеры? Последний раз я даю тебе возможность вспомнить правду.
— Я не знаю, пилота убили… — упрямо затянул прежнюю песню «джинн».
Президент махнул рукой. В подвал, светя фонарями, спустились четверо «мастеров» Тайного трибунала. Спустились не с пустыми руками, инструментами для полевых допросов был готов к применению.
— Привяжите его, — распорядился президент.
— Для скорого следствия, господин? — радостно ощерился старшина дознавателей.
— Для очень скорого следствия.
Глаза Дробиченко понемногу привыкли к свету, он рассмотрел квадратные фигуры заплечных дел мастеров. Зубы его застучали. Коваль присел на подстеленную адъютантом подушку, вполголоса отдал несколько приказаний. Штабные вполне могли обойтись без командующего, но то и дело засылали посыльных, советовались, как поступить с вражескими плавсредствами и сооружениями. Формально на суше бразды правления экспедиционным корпусом от адмирала Орландо перешли к полковнику Даляру, но старый служака, прекрасно управляясь с солдатами, терялся перед древней техникой.
Из подвала аккуратного соседнего домика раздавались визгливые крики; там, по указанию Коваля, легонько щипали и кололи Людмилу Дробиченко.
—
Хрясь! Хлесткий удар кольчужной перчатки выбил «джинну» сразу два зуба, кровь закапала на прогнившую труху.
— Ты, говно, — человек в кожаной маске взял пленника за щеки каменной рукой, сжал так, что слезы сами брызнули, сделав мир расплывчатым, неясным. — Ты, говно, к господину президенту и Главному командующему обращаться можешь на «вы», и только по его разрешению. Господин президент тебе милость великую оказывает, что лично допрос ведет. Внял, сучье племя? Следует говорить «ваше высокопревосходительство», ясно? — И, не дождавшись внятного ответа, снова наотмашь засадил по скуле, — Тебе ясно, говно?
Заскрипел ворот, пленнику вывернуло плечи, потащило вверх, пальцы ног едва доставали до пола.
— Ясно мне, ясно! — захныкал Сергей, не в силах отвести взгляда от щипцов и крючьев, которые деловито раскладывал помощник следователя.
— Некогда мне ждать, пока ты «так просто» заговоришь, — устало заметил президент. — По уму, тебя вообще в клетке следует в Питер отправить и там в зоопарке показывать. Среди шакалов… — Артур кивнул стоявшим наготове палачам.
Те живо сорвали с арестованного одежду, поймали его отчаянно брыкающиеся ноги, затянули в кожаные петли, развели в стороны.
— Нет, нет… — захрипел распятый пленник, завидев жаровню с раскаленными углями. — Ты же… Ой! То есть вы! Нет, не надо, я что угодно!..
Но короткий кнут со свинцовым грузилом уже смачно обвился поперек живота.
— Боже, нет… Ваше… Ваше высо-ко-прево-сходи-тельство… — извиваясь от боли, закричал Дробиченко. — Ты… Все же знают, вы без суда никого не убиваете! Ведь никого же русский президент без суда не вешает, верно? — Визирь заискивающе заглядывал в прорези кожаных масок.
— Для тебя сделаем исключение, — утешил следователь. — Господин президент, прикажете запись допроса вести?
Сверху, из засыпанного вулканическим пеплом, увитого виноградом дворика снова донесся истошный женский вопль. Дробиченко в ответ тоненько завыл.
— Пожалуйста, не трогайте ее! Не трогайте Люду, она не виновата! Я клянусь, я все… ничего не утаю, позвольте служить вам, умоляю!
Шшш-варк! Профессионально выверенный удар кнутом может сломать кость, может содрать с человека кожу по окружности тела, а может только разодрать ее до крови и дернуть с такой силой, что синяки не сойдут месяц. Дробиченко повис, хватая воздух, не в силах даже крикнуть.
— Да зачем ты нам нужен? — удивился следователь, захватывая в горсть мужское достоинство пленника. — Экая хилость, братцы! Так я мыслю, она тебе уж ни к чему, а собачки голодные! Хе-хе!
«Джинн» заверещал тонко, как попавший в капкан зверек. Помощники сыскаря заржали басовито, от них несло чесноком и машинным маслом. Обалдевшие от безделья в трюмах, радовались парни сухой земле и привычной работенке.
Шшвва-арк! Кнут оставил на рыхлой спине «джинна» второй поперечный рубец. Колесо дыбы еще немного повернулось, до хруста натягивая изнеженные сухожилия.