Демон против люфтваффе
Шрифт:
Бензина - хоть залейся, но какое-то внутренне чувство сказало, что на сегодня хватит испытывать Фортуну. Судя по относительному спокойствию, разлившемуся по радиоэфиру, бои закончились не только на моём фронте. Пассажир заявил протест, требуя догнать другого бомбера. Я проигнорировал его и повернул на север.
На подлёте к Тангмеру увидел "Спит" Бадера с ведомым. Сердце ёкнуло в лётные сапоги. И это - всё, что сохранилось от крыла?! Действительность ещё хуже, за ведомым стелется белый шлейф, предвещающий как минимум ремонт. Если внизу осталось кому и где ремонтировать самолёты.
Я поравнялся с лидером, качнул крылом... и чуть не выпустил баранку из рук от изумления. В "Спите" топливный бак между лётчиком и мотором, в паре дюймов от ног. Воняет бензином всегда. Мы не то что летаем - чуть ли не плаваем в нём, а безногий авантюрист закурил прямо в воздухе, сдвинув фонарь и маску! Он выпустил клуб дыма, унесённый ветром назад, и помахал мне рукой, в которой зажата неизменная трубка.
"Демон, прибавь газу. Слышал? Нас бомбили. Выбери местечко без дырок, Дика на второй заход не хватит".
"Вас понял, Салага. Пощупаю".
Я прогулялся на бреющем, со щемящим сердцем рассматривая результаты бомбёжки, показал парням самый целый кусок.
Сели. Взлётно-посадочные полосы ещё ничего, только залепить дыры раствором, а вокруг...
"Герника", - охнул Ванятка.
Ни одного целого здания. Ни единого сохранившегося самолёта - уничтожены и на стоянках, и в ремонтном ангаре. Лётное поле затянуто дымом. Бензин, видимо, выгорел, а теперь на лицо и одежду спускается тяжёлый чад от смазочных масел.
Рик, провонявший копотью, радостно затявкал у крыла. Хозяин вернулся! Больше нет проблем...
Митч, и без того не слишком блистающий строевой выправкой, приобрёл хромоту.
– Ранен?
– Нет, сэр! Слишком быстро убегал в укрытие.
Я воровато оглянулся.
– Ставлю литр виски. Быстро почистите и зарядите пулемёты, выкиньте плёнку.
– Скрыть стрельбу, - понимающе кивнул техник.
– Салага же запретил. А сколько?
– Один восемьдесят восьмой. Но меня скорее взгреют, чем наградят.
– Понял!
– Митч обернулся, чтобы найти оружейника. Потом снова глянул на меня, радостно оскалившись.
– Горжусь вами, сэр!
Но наш маленький обман не удался. Это я носом почуял, когда табачный выхлоп перебил масляное благовоние.
– Вылетел без разрешения.
– Сожалею, сэр!
Я вытянулся и откозырял. Почему-то вспомнил комиссара бобруйской авиабригады товарища Фурманского, выписавшего мне путёвку на курорты Испании. Вот бы позеленел, если отдать ему честь по-буржуйски, ладонью вперёд от фуражки!
За время, уделённое приятным воспоминаниям о солнечной Советской Белоруссии, Бадер шагнул к крылу и колупнул пальцем нагар от кордита на дульном срезе. Для пробных полётов оружейник аккуратно заклеил стволы, чтоб не пылились зря, пломбы сорвало пулями.
– А пулемёты просто опробовал.
– Да, сэр.
– И как? Плёночку вместе посмотрим?
– Как прикажете. Я же не виноват, сэр, что под пробную очередь "Юнкерс" подвернулся.
Даг выбил трубку, раскуренную ещё в воздухе, посмотрел мне в глаза с каким-то незнакомым и грустным выражением.
– А сейчас объяснишь мне, что взлетел, лишь бы спасти "Спитфайр" от бомб?
– Истинная правда, сэр! Кружил над полем, ожидая уменьшение задымления. Увидел гуннов. И... проверил пулемёты.
Бадер тоскливо оглядел стоянку, украшенную лишь тремя относительно целыми машинами, остальное - кострища. Он не матерился как обычно, и это особенно напрягло.
– Не хочешь понять. Самолёт ценен, но он - просто железо. Лётчика твоего уровня нужно готовить года два. Сегодня сбито десять наших, хорошо, если половина пилотов уцелела, - он мотнул головой в сторону, откуда тянулся протяжный собачий вой.
– Железо привезут. Кому летать на нём? Ладно, накажу после боёв. Сейчас узнаем, есть ли потери среди наземных.
Обошлось ранеными и контуженными, один сильно обгорел, позднее - скончался. Зенитчики доложили о двух "вероятно повреждённых" бомбардировщиках противника, Бадер и Ричардсон презрительно скривились - я редко когда видел у них подобное единодушие.
– Еду домой. Подкинуть к Мардж? Здесь всё равно ночевать негде.
Мы укатили. За спиной всё так же клубится дым, а неутомимый коммандер гоняет аэродромных, заставляя расчищать обломки, убирать мусор, тушить пожары. До газонов очередь не скоро дойдёт.
Мардж скрючилась на кровати в двухместной комнате общежития, вся в слезах и в истерике.
– Представляешь? Когда стало понятно, что "Хейнкели" идут прямиком на Тангмер, наш офицер скомандовал... надеть каски! Он запретил спуститься в убежище! Как будто каска спасёт от падающего перекрытия.
Она зашлась рыданиями.
– Выжило пятеро... Двух девочек, которых солдаты вытащили позже, здорово обожгло... Остальных разложили на траве, рядком. Понимаешь? Почти все, с кем болтала и пила кофе утром, лежат на земле, прикрытые брезентом, из-под него торчат неподвижные ноги в одинаковых форменных туфлях и чулках... Многие и без ног.
Внезапно истерика сменила направление.
– Ты убьёшь их, лётчик Хант? До единого, чтоб только кровавые обрубки валялись под брезентом!
– Всех вряд ли. Сегодня опустил одного "Юнкерса" в Ла-Манш.
– Тебе же запрещены боевые вылеты!
– А я хочу запретить гуннам бомбить. И не нашёл другого аргумента.
Погладил её по соломенным волосам. Мардж понемногу успокоилась и прижалась ко мне. Мы впервые провели ночь, не занимаясь сексом. Соседка по комнате не смогла бы помешать. Она спала под брезентом, в окружении таких же мёртвых тел. Лёгкий ветерок через открытое окно чуть колыхал пошитые её руками занавески.