Демон

Лазурный небосвод, окрашенный золотом солнца, стоящего на горизонте, игра красок морей, озер, рек, прекрасных лесов, горных вершин, все переливания изумрудов радуги, сверкающих в лучах вечернего солнца… Он видит всю эту непостижимую благодать Бога, он, созданный из чистого лучезарного мира, он, столько веков проведший в райских кущах, он, столько веков наслаждавшийся милостью и истинным благоволением Бога?

Перед глазами демона встала его прошлая, счастливая и прекрасная жизнь, когда он был любимцем Бога, был парным (ПЕРВЫМ)среди красоты и божественной гармонии. Эти воспоминания действовали на демона неотразимо и безжалостно, его гордое, красивое неземной красотой лицо померкло и осунулось, его горящий взгляд потух. Теперь он был один, отвергнутый всеми, кто раньше считал для себя благостью улыбнуться ему, он был проклят Богом, которого беззаветно любил, и за что? За что? – эта мысль не давала ему покоя, из-за этих подлых и низменных червей, вечно копошащихся в навозе! Перед глазами демона встали люди, и при виде их его взгляд загорелся ненавистью и злобой, лицо исказилось и стало страшным.

Нет, эти безумные злоба и ненависть, ставшие сущностью, не были направлены против людей, эту мысль он с негодованием отвергал, эти жалкие существа, созданные из грязи, не были достойны его ненависти. Его ненависть была направлена против несправедливости Бога, поставившего их выше него. Именно эта несправедливость доводила до бешенства, давала силы для бессмысленной, заранее обреченной борьбы. Он знал, кто есть он, а кто есть Бог, но тем не менее его безграничная гордыня, его демоническая натура не давали ему смириться. Мысли сомнения, самые страшные и предательские мысли, навалились на него, но демон не был бы демоном, если бы поддавался им. И все же, несмотря на все старания его и на грядущие ужасы, демон не собирается уступать Богу, и эта безумная гордыня, противостоящая всей Вселенной, Разуму, была его сущностью. Бог провозгласил этих тварей выше всех своих ангелов, выше самого Лучезарного Демона, и этого простить Богу он не собирался. Злоба, наполнявшая демона и бурлившая в нем, потихоньку стихала, на лице появились задумчивость и угрюмое упорство. Демон уже не смотрел на жалких людей, копошащихся там, внизу, его мысли перенеслись в прошлое, в столь сладостное и болезненное для него прошлое, когда он, счастливый и прекрасный любимец Бога, наслаждался гармонией рая и безграничной любовью к творцу. Это были сладостные воспоминания дней блаженства и счастья, раздиравшие его душу на куски. Но все эти воспоминания неизменно заканчивались одной и той же картиной, которую демон смаковал и представлял особенно ярко. Эта картина ослепляла его, доводила до неистового бешенства. Да, Бог создал Адама, и с самого начала, когда демон узнал об этом действе Бога, в его душу закралось предчувствие чего-то, до конца не осознанного и страшного. Правда, сомнения и раньше закрадывались в душу демона, но он легко отгонял их, уходил от этих коварных мыслей, хотя полностью от них и не отказывался. От этой двойственности в душе демона оставалось какое-то щемящее и сладостное чувство, это еще не было бунтом, но и полной покорности тоже не было, такие моменты пугали его и в то же время манили его сознание. Демон знал, что он стоит перед чертой, за которой было нечто, противоречащее разуму, была пропасть неизведанная, страшная, гибельная и тем не менее все сильнее и сильнее притягивающая его.

На дверях рая стояла надпись-предсказание, гласящая, что в будущем один из верных ангелов Бога падет и будет проклят Богом, и каждый раз, входя и выходя из рая, демон проклинал этого негодяя от души и с искренним возмущением, каждый раз поражаясь безумию и неблагодарности его. И ни разу даже мельком у него не появилась мысль, что этим ангелом может быть он. Но за последнее время, по привычке проклиная этого ангела, демон не чувствовал в себе прежнего пыла. Да, это был тяжелый и страшный момент в его прекрасной и беззаботной жизни.

На небесах все было торжественно. Бог создал человека, все ангелы воздавали хвалу творцу и его творению, только демон чувствовал в себе какой-то груз, который давил, не давал ни минуты покоя, и эта напряженность с каждой минутой возрастала. Все краски рая померкли для него, все звуки только раздражали. Демон не мог никого видеть, ни с кем разговаривать, и все, что раньше приносило ему наслаждение, теперь доставляло только страдание и муку. И самое главное, демон уже смутно догадывался, что где-то там, внутри, в самых потаенных углах своей души он принял решение восстать против Бога, хотя еще даже себе боялся признаться в этом. Но долго так продолжаться не могло.

И вот, когда Бог потребовал от всех своих благословенных подданных поклониться человеку, демон окончательно понял, что он не подчинится Богу – это уже был открытый бунт! И в этот самый миг, когда он понял, что восстал, а в этом уже не было никакого сомнения, решение он принял, а Богу все ведомо, Демон почувствовал огромное облегчение и какую-то тяжелую радость. Он прекрасно осознавал, что совершил акт безумия, но тем не менее кроме радости и необычайной легкости на душе ничего не было. И все же в первое время он находился в каком-то шоковом состоянии, все кругом казалось изменившимся, он видел реальность как будто через стекло, как нечто потустороннее. Страха как такового и не было, было только ожидание кары, немедленной и страшной, но время шло и ничего не менялось.

Адам лежал как ни в чем не бывало, и толпы обожателей, кланяясь, проходили перед ним. Демон стоял чуть в стороне от места, где лежал Адам, и теперь, очнувшись от оцепенения, он к своему удивлению не нашел никаких изменений, только иногда ловил на себе недоумевающие или упрекающие взгляды своих старых знакомых, а многие проходящие даже не замечали его. И только тут демон осознал всю нелепость и комичность своего положения и опять ощутил холодное веяние пропасти, на краю которой он очутился, и страх медленно, но уверенно стал окутывать его. Там были бескрайние дали холодного космоса, были лишения и страдания, он показался себе беспомощным и маленьким, он знал, что ему надо срочно покаяться, и Бoг простит его, Бог, которого он еще недавно искренне любил, простит ему его безумие. Но эти мысли как-то странно виделись ему со стороны и в душе его никакой взаимности не встречали. Он стоял как истукан, никому не нужный и всеми забытый, но всей сущностью осознавая всю нелепость и глупость своей позы. Этот момент демон запомнил на всю жизнь, это был момент его малодушия, и от боли и обиды, вскипевших в его груди, демон очнулся от воспоминаний, это была неотступная, вечная обида, боль и страшная злость на себя, на свое малодушие и ничтожность, которые он никак не мог себе простить. На обветренном космическими ветрами, перенесшем уже и огонь, и холод лице появилась едкая полуулыбка, его могучие плечи, угрюмая манера смотреть, вся его зловещая фигура говорили о том, с каким презрением относился он к тому жалкому, изнеженному раем и всеобщим благополучием ангелу, который, сверкая чистотой, стоял в тот злополучный день, готовый к унизительному раскаянию. Но теперь он был другим, теперь он был сильным и могучим богоборцем, отказавшимся от милостей Бога. Он был могущественным князем своей Империи Тьмы, его боготворили и почитали его поданные. Демон не хотел останавливаться на деталях, не хотел думать о своих подданных, которых глубоко презирал и ненавидел, он мысленно перенесся на эту хрупкую землю, там была его надежда, его мечта и безумная вера в победу. Только он один знал, как, никому не признаваясь, мучился и страдал, сколько мучений приносила ему эта грубая, безжизненная преисподняя, этот холодный и полный хаоса космос, как он ненавидел этих уродливых представителей мира тьмы и чего стоило ему вынужденное с ними содружество.

И вот после всего этого, после стольких веков изгнания и проклятия, после стольких лет титанического упорства и самопожертвования демон находился там, откуда начал. Эта горькая и обидная реальность была крайне навязчива и неприятна. Демон стоял на вершине Гималаев, он выглядел уставшим и грустно оглядывал землю, такую прекрасную, такую чистую и изумительную, и чем больше он любовался красотами земли, тем больше росло в нем возмущение против этих двуногих существ, которые, населяя ее, только тем и занимались, что оскверняли ее, используя для этого с величайшей прозорливостью свои жалкие мозги. За эту долгую борьбу у него бывали и периоды бурной радости, и минуты горького отчаяния, но так близко от цели, как на этот раз, он никогда не стоял. Демон видел, что люди действительно дошли до предела в своем разврате, в своих мерзостях. Насилие, ужасы, жестокости, которые они творили, не знали себе аналогий, уж в чем в чем, а в этом люди проявляли удивительную гениальность и изобретательность. Но демон, хотя в душе и ликовал, видя дела людские, но тем не менее не спешил праздновать победу, из опыта своей нелегкой борьбы он знал, как эти самые люди, много раз за свою историю падая на самое дно, вдруг, как будто опомнившись, кидались в обратную сторону и превращались в удивительных праведников.

Хотя такие периоды длились и недолго, но все равно они приводили в отчаяние демона, он проклинал этих лицемеров, проклинал их непостоянство, но тем не менее кроме горечи поражения и бессильной злобы ему ничего не оставалось. Надо отметить, именно в такие критические моменты и проявлялась титаническая натура Демона, он с удесятеренной энергией и упорством брался за работу, он соблазнял и манил этих новоиспеченных праведников, доводил до отчаяния своих подданных, которые в таких ситуациях терялись, поддаваясь панике и малодушию, но не таков был демон, чем напряженнее становилась ситуация, тем больше энергии проявлялось в нем. А в такие периоды, как в начале нашей эры, когда подлости и мерзости, творимые людьми, принимали характер эпидемий и заполняли всю землю, в душе демона появлялась апатия и даже какое-то расслабление, смешанное с самодовольством от близости победы.

Так бывало раньше, но на этот раз демон не расслаблялся, он даже еще больше напрягался, не давая никому из своих подданных расслабиться. Он чувствовал, что если и на этот раз эти подлые лицемеры вновь кинутся в праведность, у него уже не хватит ни сил, ни времени для победы, и поэтому он с великим упорством работал, выполняя сам почти всю работу, никому не доверяя. Он чувствовал близость победы, и эта вера, почти безумная, удесятеряла его силы. И почти везде на земле торжествовали его сторонники, все святое и чистое было растоптано, в мире царили лицемерие и подлость, люди сами убивали и изгоняли праведников и пророков, искореняли нравственность, одним словом, стояли на самой черте, и демон это видел, был доволен людьми. Они в этих делах проявляли завидную изобретательность и целеустремленность, и даже у демона появилось какое-то уважение к людям, правда, все же смешанное с брезгливостью и ненавистью.

Во дворце тишина и полумрак от слабо горящих светильников. На кровати из черного дерева в мягких перинах лежит Эйрод, царь Амрии. За дверьми стоят охранники, застывшие, словно статуи, боясь громко вздохнуть. Они охраняют покой царя. Спальня царя утопает в роскоши и наполнена благоуханиями. Эйрод уже давно не спит, он лежит с закрытыми глазами, но сон покинул его. Эйрод не желает открывать глаза, он боится этой предрассветной тьмы и тишины, лежит, боясь пошевельнуться и отогнать последние слабые путы сна. Но с каждой минутой убеждается в тщетности своих попыток, открыв глаза, он приподнимается, чуть помедлив, порывистым движением скидывает одеяло и садится на край кровати. В комнате слабо мерцают светильники, на улице тихо и темно, только из-за дверей доносится тихое дыхание охраны.

– Господи! – произносит он неожиданно для себя, голос его звучит странно и хрипло, ему кажется, что это чужой голос. Он выглядел замученным и чем-то напоминал загнанного в угол зверя. Его мясистое лицо с круглым носом картошкой и мешками под глазами выглядело растерянным и ничем не напоминало властное лицо Эйрода-царя. Он, раздававший налево и направо приказания, перед которым трепетали и заискивали, выглядел нищим просителем милостыни.

Эйрод и раньше ощущал наплывы меланхолии, но то, что творилось с ним последнюю неделю, нельзя было сравнить ни с чем, не было ему покоя ни днем, ни ночью. Он старался поменьше общаться с людьми, они его раздражали. Во дворе, видя его плохое настроение, боялись громко разговаривать, старались не попадаться ему на глаза. Он и сам не понимал, что с ним происходит за последнее время. Как назло, он просыпался до рассвета, и навязчивые коварные мысли не давали ему покоя, мучили и терзали его.