Демонократия, или Охота на ведьм по-русски
Шрифт:
– Пиши «гвозди», – давал мне задание редактор.
«Гвозди» – это скандалы, конфликты, расследования, политкухня. Моя главная специализация. То же самое делали еще несколько журналистов – Лена Рыбкина, Светлана Танич, Валька Жилетт. Нароем компромат, снабдим шефа, он и рад – теперь он в курсе всех тонкостей региональной политики.
Вася очень четко и буквально понял тезис «информация стоит дорого». Он информацией владел, копил ее, лелеял. Что-то, конечно, выпускал на страницы газеты, но самые «вкусные» фактики берег.
– Слышь, Вовчик! (Петюнчик, Колян, Сирожа) Тут моя Феникс (Рыбкина, Танич) на тебя кое-что насобирала. Ты, оказывается, сволочь приличная! Зачем «крышуешь» похищения людей?
– Побойся
– Брешешь. Завтра в печать пойдешь.
– Сколько…? Я сейчас приеду!
Назавтра Вася кривит физиономию:
– Слабовато написала. Не тянешь. И вообще, в реальности всё выглядит совсем не так.
Не сразу и не всем были понятны подобные рецензии. Я, например, одно время начала комплексовать: а что, если я и впрямь сама, того… Не въезжаю в тему. Но лишь спустя некоторое время, когда Вася по своим финансовым, резко возросшим возможностям и частым поездкам в Москву и за рубеж всё больше стал приближаться к ставгородским олигархам, стало ясно, что информация, нарытая коллегами, действительно стоит дорого. Куда дороже, чем наша честь и сама жизнь в Васиных глазах.
Год от года в руках Балдуева концентрировалось то, что в одночасье могло уничтожить любую властную фигуру – хоть силовую, хоть штатскую. Черноворон и его окружение поняли это слишком поздно, когда уже болтались на Васином крючке без шанса соскочить. Приходилось с ним считаться. А он пошел дальше. На банкеты и прочие увеселительные мероприятия ходил исключительно с диктофоном особого, спецслужбовского, пошиба. Супер-техника ловила любую речь без искажений с любого расстояния, его не надо было совать под нос и щелкать кнопками. Плоская игрушка толщиной полсантиметра и размером с обычное удостоверение легко умещалась в нагрудном кармане пиджака. Вася мог пить вместе со всеми, молоть всякую чушь, вытаскивая собеседника на откровения «за жизнь», и четко знать, что каждое слово пропечатано у него на груди. И завтра этот мэн заплатит Васе за молчание.
Впрочем, редактор этим делом особо не злоупотреблял. Иначе лежать бы ему с простреленной головой. Он знал, кого и при каких обстоятельствах раскручивать, знал психологию каждой жертвы, детально изучая всякого, на кого падал глаз.
С точки зрения психотерапевтов такое поведение имеет объяснение: человеком движет страх. Страх как мотор. Страх утратить свое влияние, потерять свое место, быть разоблаченным. Отсюда патологическое стремление поставить всех под тотальный контроль, знать, кто и чем дышит, о чем думает.
Изучив психологию своих сотрудников и получив рычаги управления ими, он запустил щупальца в правительство и осторожно, даже бережно исследовал каждую душу, чтобы в нужный момент задушить и выжить самому. Вот на такой почве и сошлись три человека, сыгравших в моей жизни роковую роль – Шурик Черноворон, Илья Теллер и Вася Балдуев. Все трое были мудрыми и одержимыми «Каиафой». И была у троицы мертвая хватка.
Гора трупов
Смерть героев моих телевизионных и газетных выступлений шла за мной по пятам. «Каиафа» расчищал поле деятельности вокруг меня, сжимая кольцо. Умирали лучшие.
Как Гена Танов, бывший заместитель директора завода минеральной воды. Он был убит цинично и дерзко. Расстрелян в упор в момент, когда садился в свой автомобиль. До этого он вел безуспешную борьбу за сохранение завода, который нещадно вели к банкротству, чтобы прикарманить завод и воспользоваться всемирно известным брендом «Ессентуки». Когда мы с Геной начали крутить эту тему и искать концы, кому выгодно, кто за кем стоит, я сказала ему:
– Гена, бесполезно. Хорошо, если просто проиграешь битву.
– За мной стоят люди. Коллектив. Я пойду до конца.
Не дошел. Любопытно, что после убийства Гены из моего журналистского архива в служебном кабинете пропали кассеты с записью фактов и фамилий, озвученных Тановым. Конечно, я помню многое наизусть. Но для аргументированного озвучивания этого, увы, мало. Одно скажу, что причастные к банкротству и убийству зама директора люди, живут и здравствуют, носят «красные корочки» и вхожи в самые высшие эшелоны власти.
От пуль, имя которым людской непрофессионализм, злоба и зависть, умерла Людмила Калантарян. Подвижница, учитель в самом высоком смысле слова. Она учила детей музыке. Ее ученики, многих из которых едва можно было разглядеть из-под крышки рояля, творили на сцене чудеса. Виртуозная игра поднимала волосы дыбом не только у мало сведущей в классической музыке публики Ставгорода и Энска, но и у ценителей музыки в Италии, Болгарии, Великобритании, в Москве и Санкт-Петербурге. Учительница возила своих учеников по миру и неизменно возвращалась с наградами.
В родном Энске победы Калантарян воспринимали сначала как должное: «Подумаешь! У нас народ дюже талантлив, ума большого не надо, чтобы «падший» Запад нашими самородками удивлять!». Потом – как докуку: «Сколько можно? Ты, Люда, для себя стараешься, понравилось за чужой счет кататься!». «За чужой» – имелись в виду крохи, которые вынимали из карманов директора предприятий в ответ на слезные просьбы вывезти талантливых ребят на международные конкурсы.
Люда приходила ко мне в слезах и никак не могла смириться с невежеством, вызывающей дремучестью местной власти, которая отказывала ей не только в финансовой помощи, но и в выделении малюсенького помещения, где она могла бы заниматься с учениками. Ей приходилось готовить ребят к соперничеству с музыкантами, которые уже имели международное имя, у себя дома в однокомнатной квартирке. Понятно, что ни мужу, ни родным детям такое положение не могло нравиться.
Как она просила дать ей возможность заниматься с одаренными детьми в стенах энской музыкальной школы! Таланту надо помогать, – не уставала твердить учительница, – посредственность и бездарность пробьются сами. Как она билась за открытие школы искусств! Она хотела учить ребят и музыке, и этике, и английскому языку, и психологии. Она видела на конкурсах, какая молодежь сегодня представляет крупные российские города и зарубежные страны – говорящая на нескольких языках, воспитанная, эрудированная, раскованная и уверенная в себе. Чем хуже энские малыши? Ей было больно видеть, как они, повергнув в шок публику виртуозной игрой на рояле, не умели красиво откланяться, не могли легко и непринужденно дать интервью на языке страны-устроителя или хотя бы на английском. Но Люду не слышали ни в Энске, ни в Ставгороде: слишком много хочешь, еще мы под Запад не подстраивались…
Она раздражала своей настойчивостью. Разбираться с вопросом, дать или нет возможность Калантарян учить детей, занялось министерство культуры Ставгородской области, я написала большую статью. И что? Люду заклеймили и шарахались от нее, как от чумы. Среди коллег она была объявлена белой вороной, для власти стала «красной тряпкой». Для учеников осталась единственной и неповторимой.
Она умерла. От рака. За три месяца.
Она позвонила мне за несколько дней до смерти. По ее голосу было ясно: это – конец. На похоронах у Люды народ стеснялся смотреть друг другу в глаза. Заведующий отделом культуры Энска Ервандов, который первый осаживал Люду и просил «не высовываться», крутился возле гроба, но вскоре исчез. В городе хорошо знали, что он не гнушался ездить в Ставгород с грамотами и медалями, заработанными малышами на конкурсах, и выдавать их за свои заслуги. За что и удостоился звания Заслуженного деятеля культуры.