Демонократия, или Охота на ведьм по-русски

Елена Феникс

Намек на нетрадиционную ориентацию был настолько прозрачен, что бабушкам-агитаторкам нечем стало крыть.

Разумеется, поднялись на ноги и на уши все силовики, искали подпольную типографию. Шум был великий. Не нашли. И тихонько посмеивались в кабинетах: как нашего Шурика вые…ли?! Это ж надо!

В штабе Черноворона затосковали и с позором разогнали «поганых экстрасенсов», которые спровоцировали непредусмотренную планом интригу. Тот плакат с мужчинской ногой народ разглядывал по ночам при бликах свечей и тихо ржал. И хотя Шурика все равно выбрали, конкуренту было не так обидно. Ведь он заложил фундамент новых элементов «черного пиара».

Николай

рассказал, как вместе с тремя другими экстрасенсами зомбировал аудиторию, где с предвыборными речами выступал кандидат в губернаторы Черноворон. Экстрасенсы садились по углам зала, сосредотачивались и обрабатывали избирателей силой мысли и внушения. Черноворон, совершенно бестолковая личность, не умеющий связать и двух слов, битый час нес с трибуны форменную ахинею. Как правило, это были лозунги типа «Да здравствует КПСС!» и «Ельцин всех нас надул!» Избиратели запоминали только эти важные, для них, слова и волокли пламенному трибуну букеты цветов. От Черноворона требовалось одно: быть красивым, чтобы запомнили визуально, и страстным, чтобы его интонация дошла «до печенок». Когда Шурик Черноворон победил, от своих магических помощников он поспешил избавиться, чтобы не дай бог, кто из них не раскололся.

Я ужаснулась. Верить в этот бред категорически не хотелось. Между тем диктофон был включен и записывал весь разговор.

– Ты мне не веришь, – обиделся Николай. – Так мне трудно работать. Хочешь, я покажу на практике, как действует гипноз?

– Нет уж. Мы, пожалуй, поедем. Спасибо за информацию, но для печати это явно не годится.

Мы с Виктором сели в машину. Я включила диктофон. Голос Николая был отчетливо слышен. Я решила дома еще раз прокрутить пленку и прослушать особо понравившиеся фрагменты про оболванивание милых моему сердцу земляков. Однако, когда, уложив детей спать, я села прослушать байки Николая, диктофон отказался воспроизводить разговор. Я вставила кассету в обычный магнитофон. Кассета почему-то оказалась чиста. Я разбудила детей: не вы ли, дорогие, сунули носы в мою технику? Дети смотрели честными глазами и не понимали, чего от них хочет их странная мать.

Утром я позвонила Виктору:

– Вези меня обратно. Твой друг гокнул мой диктофон. Пусть чинит.

Николай вышел к нам,улыбаясь, и без предисловий протянул руку за диктофоном. Я подумала, что Виктор его как-то предупредил о поломке и моем грозном духорасположении, но потом поняла, что у Николая в вагончике нет телефона(мобильников в те годы еще не было). Неужели – ясновидящий?

Николай усмехнулся моему дурацкому, на его взгляд, молчаливому вопросу. Он взял в руки диктофон, внимательно посмотрел на него. Мне показалось, что из глаз экстрасенса выскочили два луча. Я потрясла головой. Николай нажал кнопку «пуск» и «пустая» кассета воспроизвела фрагмент вчерашнего разговора. Мы с Виктором молча таращились друг на друга.

– Техника способна подчиняться командам экстрасенсов не меньше, чем люди. Убедилась? – усмехнулся Николай.

Мне стало страшно.

Гордясь произведенным эффектом, Николай подарил нам с Виктором по книге «Черная магия». Этот шедевр был написан им самим. Виктору экстрасенс подписал книгу, я от дарственной надписи отказалась: навечно вписывать свое имя в небесные анналы в качестве читательницы-почитательницы черного мага не хотелось.

Утром с этой книгой я зашла в кабинет к Наташке Иголкиной, заместителю главы Энской администрации.

– Хочешь посмотреть, какая литература в наш район залетела?

Наталья – истая православная. Такая же истая, как была комсомолкой и коммунисткой. Она даже успела на съезд Всесоюзный съездить делегатом и резко после этого пошла в политическую гору. С Черновороном у них было общее прошлое, по которому все бывшие комсомольцы, не успевшие вкусить прелестей компартийной жизни, по сей день тяжко вздыхают и мысленно клянут Горбачева с Ельциным за слом милой безбедной и беспроблемной богемной жизни. Но сейчас, как того требует новое время, те же самые люди исправно молятся и не стесняются ходить в церковь.

Иголкина в администрации занималась социальной «кухней». До нее – помогала приватизировать госсобственность. Ловко помогала: Энский район первым в области завершил распродажу государственной собственности. После чего один из активистов-приватизаторов, набив карманы, скрылся в Москве, другого пустили по судам и повесили на него всех «собак» предшественника, мол, намудрил с распродажей госсобственности, украл больше дозволенного. Наташке, его правой руке, наверно, помогли молитвы.

Она живо схватила книгу:

– Так это же «Черная магия»!

– Да, а что?

– Как ты можешь это читать?

– Читать будешь ты, как работник идеологического фронта.

Наташка иногда курировала СМИ. Когда это было ей на руку. Например, она активно окучивала телестудию, готовила информационные выпуски «Из кабинетов власти» и даже успела выскочить в эфир в связи с событиями 19 августа 1991 года. Предстала перед народом в образе демократки, резво перелицованной из убежденной коммунистки.

Я тогда билась в городской типографии за выход в поддержку демократии номера «Независимой Энской газеты», редактором которой являлась. Руководство типографии разве что не гнало меня взашей, здесь бойко набирались указы ГКЧП, журналисты «Энской правды» бегали взад-вперед с выпученными глазами и при виде меня гордо вздымали груди: я выпускала газету против ГКЧП на свой собственный страх и риск. Содержание было вполне в духе того времени: долой затхлость, даешь свободу!

Смешно было наблюдать, как 22 августа, когда уже было ясно, что танковая демократия одержала победу, коллеги из районной газеты, пряча глаза, спешно отправляли в переплавку уже отлитые на линотипных станках указы ГКЧП. В тот же день меня, как борца за идеалы демократии снимали для какого-то областного репортажа. С той поры коммунисты поставили на мне окончательный крест.

Они, собственно, и прежде меня не жаловали. Моя интеллигентская профессия – инженер – препятствовала вступлению в КПСС, в которой я намеревалась бороться за чистоту рядов – так было написано мной в заявлении о вступлении в партию. В нее, в партию, мне было настоятельно рекомендовано вступить, когда я еще только прикоснулась к журналистике, возглавив многотиражную заводскую газету «Арматурщик».

– Если ты не хочешь, чтобы над тобой был начальник-дурак – вступай! – сказал мне секретарь парткома завода Томилов.

Я не хотела. И написала заявление. Коммунистам его текст не понравился – попахивало диссидентством и «пятой колонной». Но – приняли. Без кандидатского срока. Ибо партия к тому времени уже редела, важен был каждый новый член: окрыленные новыми веяниями «идеологически неустойчивые»члены выходили из КПСС нестройными рядами, и было очевидно, что КПСС – не жилец.

Я пробыла членом компартии один месяц. Даже партвзносы заплатить не успела ни разу. Но от «счастья» иметь шефом дурака-начальника избавилась – сама стала редактором сначала «Арматурщика», потом и «Независимой».