Демонология Сангомара. Часть их боли
Шрифт:
– Вам позволили явиться сюда вновь? – неуверенно спросил он.
Филипп окинул управителя ледяным взглядом, пытаясь разобраться, насмешка ли это над изгнанным старейшиной или незнание? Но взгляд Жедрусзека был настолько застращанным, к тому же и рука его, явно больная, покоилась под мантией, что граф понял – в том беспорядке, что сейчас творится, даже управитель не справляется со своими задачами.
– Позволили, – спокойно сказал он. – Подготовь комнату мне и слугам. И сообщи господину Форанциссу, что я прибыл с важными новостями.
– Хорошо. Скоро как раз намечался совет касаемо графини Лилле Адан, – заметил Жедрусзек после небольшой заминки.
– Горрон де Донталь уже прибыл? – увидев отрицательный взмах головы,
– Я не ведаю. Наш господин в последние дни… он сильно занят. Поэтому мы не рискуем нарушать его покой…
– Кто будет на совете?
– Точно не знаю… – поджал губы управитель.
– Если не знаешь, слуга, так скажи хотя бы, кого еще нет, – спросил граф как можно сдержаннее.
– Нет Марко Горнея, Синистари, а также Федерика Гордого и Намора из Рудников.
Филипп фон де Тастемара не ответил, но подумал, что, значит, остались лишь те, кто жил на крайнем Севере.
– Пойдемте со мной, – сообщил растерянно Жедрусзек. – Нужно найти других слуг, чтобы подготовить вам покои. Давно замок не был так полон… да, полон… так что и слуги, и конюхи сбиты с ног…
Жедрусзек печально вздохнул, поправил больную руку, которую ему повредил в вспышке ярости его же хозяин, и повел нежданного гостя по череде темных коридоров.
В замке было не протолкнуться. По пути Филиппу встречались те старейшины, с которыми он хорошо общался, и те, кто был едва знаком ему, и даже те, о имени которых приходилось лишь догадываться по внешнему виду. Здесь имелись старейшины совсем молодые, занятые пока лишь накоплением богатств. Они с любопытством глядели на осанистого графа Тастемара и тут же спешили дальше – будто каждая их минута стоила большого злата. Здесь были старейшины едва живые. Старики Винефред и Сигберт уже не имели ни носов, ни ушей, а на их черепах земляного цвета висели паклями пучки волос. Они и ходили, как звери, ковыляя и пригибаясь, одетые в одежды буквально ради приличия. И не обратили они на графа Тастемара ни единого взора, но не от презрения, как вещала когда-то Амелотта, а скорее от того, что мало что на этом свете их теперь интересовало. Наблюдая за их лицами, Филипп понимал, что, даже захоти они снова примкнуть к миру живых, мир живых уже не примет их.
Чуть позже его пригласили в прибранную комнату. Там, положив руку на грудь, где покоилась ценнейшая карта, граф принялся устало дожидаться встречи с Летэ. Он знал, что теперь его выслушают.
* * *
Спустя несколько дней
Старейшины собрались в пещере под замком: угрюмые, хранящие на лицах маску беспристрастия. В давние времена их было куда больше, и каменный стол, высеченный из гранита, еще носил память о тех пятидесяти, что держали в своих руках власть над Севером. Но сейчас их насчитывалось едва лишь двадцать пять… Да и владения их с каждым веком неумолимо сокращались, становясь все меньше и меньше. За одно предательство Мариэльд де Лилле Адан они потеряли четыре «дара», крупнейший феод – Ноэльское графство, а также тот денежный банковский ресурс, что позволял им нанимать и передвигать по карте своих владений войска, создавая из клана грозную силу. Пусть и старую, но силу.
Все глядели на главу.
Летэ молчал. Он лишь перебирал пальцами, которые оканчивались длинными желтыми ногтями, свой рубиновый браслет. Наконец, он поднялся с каменной скамьи и обвел совет тяжелым взором, остановившись на миг на Филиппе, рука которого еще была обмотана из-за передачи воспоминаний. Затем он сказал протяжно-надтреснутым голосом:
– Мы все знаем, зачем собрались здесь. Веками наш клан Сир’ес твердо стоял, упираясь ногами в край Северного горного хребта, а головой – в Южный залив. Мы покорили эти земли еще в те времена, когда посреди ковыльных степей за ночь вырастали горы. Нам сопротивлялись другие старейшины… Однако они пали под нашей карающей дланью. Нам сопротивлялись королевства… Но и их мы побороли, заставив признать нашу силу. Сейчас наша власть неоспорима. Мы правим Севером. Но все ли враги побеждены нами?
Обратив к графу свои словно обросшие льдом серые глаза, он продолжил:
– Филипп, твой род Тастемара столетиями правил Перепутными землями и служил на благо клану. Однако глаза мои закрыл враг. Больше твое присутствие здесь оспорено не будет, и даже более… Отныне я доверяю тебе носить и оберегать карту до окончания обмена. Такова моя воля и священная клятва! – последнюю фразу он выговорил на Хор’Афе, произнеся таким образом нерушимую клятву. – Так встань! Встань и поведай, с каким доселе незримым врагом мы столкнулись… Кто посмел лишить нас ее… – тут его голос едва дрогнул, но он так и не смог назвать имя Мариэльд.
Филипп поднялся, спокойно кивнул, принимая извинения – его честь была восстановлена. Затем он взглянул на всех ясным холодным взором и стал рассказывать. Рассказ его был очень долгим, потому что он старательно вкладывал в свою речь даже мельчайшие детали, которые могли оказаться важными для совета.
Сначала он поведал о встреченном им маге Зостре ра’Шасе и его задании доставить мешок шинозы, затем о существах, способных творить магию в человеческих телах – велисиалах. Все его долгие поиски, в которых он очень старательно распутывал этот сложный клубок истории, сейчас раскатывался на глазах старейшин. Это уже не казалось им безумием, да и сам граф Тастемара теперь в их глазах, наоборот, стал тем, кем он должен был стать изначально – пророком грядущих бедствий. А когда речь зашла об истинной личине императора Кристиана, то лица у половины совета вытянулись. Все стали в уме высчитывать, когда они впервые услышали об этом Ямесе, и с удивлением осознали, что все единые северные божества действительно следовали строго друг за другом. Затем Филипп поведал о своей догадке касаемо того, что заключенный в Мариэльд велисиал не способен связываться со своими братьями и сестрами из-за личины старейшины. В конце его утомительного рассказа, который был страшен своей правдой, последовали результаты изнуряющей погони, когда он все-таки настиг графиню Лилле Адан, которая окольными путями направлялась к порту, чтобы на корабле попасть в Детхай, а уже оттуда – в Ноэль, ибо она опасалась перехода через Гаиврарский переход.
* * *
– «Хочу тебя огорчить, но я всегда была той самой Мариэльд, которую знал совет, Мариэльд, что спасла совет от Теуха, пожертвовав семьей…» – Филипп закончил свою речь фразой затерянной в горах пленницы.
– Она не могла… – шепнула Амелотта де Моренн.
– Однако смогла, – гулко отозвался ярл Барден.
– Это обман! – снова воспротивилась Амелотта. – Я знаю ее с тех давних лет, когда еще половина совета не родилась! Мари всегда была предана клану. Она любила его всем сердцем, она любила нас всем сердцем, потому что мы были ее единственной семьей! О, я помню ее плачущий взор, когда она убаюкивала на руках мертвых Морулеона и Юлиана в дриадском зале… Ее нынешний сын получил свое новое имя в память о тех временах… Она не могла! Так что все это обман, попытки этих мерзавцев запутать нас! Они подменили ее недавно! – и Амелотта испуганно поджала губы.
Никто ей не ответил. Все погрузились в черные, мрачные размышления. Филипп оглядел старейшин: может и выглядящих внешне молодо, но в душе – согбенных жизнью стариков. Они все боятся, думал он, боятся того, что произойдет, если Мариэльд действительно была подменена с самого начала – ведь их мир тогда изначально был выстроен на лжи. Тогда не будет веры даже тем, с кем они прошли войны. Они цепляются за свою светлую память о молодости. А те, кто не цепляется, уже живет больше по привычке, нежели необходимости, превращаясь в зверье.