Шрифт:
Вступление
Место действия: Галиция. Холодно. Чтобы было понятно нынешнему читателю, не больше семи градусов тепла. В сумерках ветер пронесся по бесконечному пространству холмов, как единственное живое в безжизненной пустыне. Ветер брызнул каплями молока в мордочку теленка бизона и умчался, вороша оставшуюся листву насыщенных свежестью лесов. Ветер коснулся стоящей на коленях девушки. Дрогнули ее обнаженные плечи, подобно зыби на глубокой воде.
Дикарь стоял на обочине пустынной дороги, напротив начинающего розоветь неба. Это был дикарь без имени. Окликали его по названию
Он терпеливо ждал, ибо собирался продать свою добычу одному из самых важных евнухов королевства, который должен был проехать по этой дороге.
Товаром на продажу и была девушка. Связанная цепями, грязная, с пятнами крови на лице и волосах. Дикарь держал в руках край цепи. Пленница сидела, подогнув ноги, как это обычно делают девушки. Голова ее была опущена. Волосы темные, какие не встречались в этих местах в те времена, опадали по двум сторонам лица, почти скрывая его. Она надеялась, что волосы скрывают и ее налитые груди.
Была она босой и голой. Так ее выставил на продажу дикарь Крыло Летучей Мыши.
Они ждали. Браслет колдуна, которым дикарь сжал ей запястье, пронизывал болью. Руки, заломленные за спину и скрепленные оковами из серебряных монет, совсем заныли, но она дала себе слово молчать и не двигаться, чтобы не получить еще оплеуху, хотя прежние были терпимы, и не оставляли синяков под глазами.
Дикарь берег ее внешний вид. И, поверьте мне, в ней не было видно никакого изъяна. То, что внутри, человек не видит, а в тех странах в те времена раненая или разбитая душа, тоскующая по смерти и гибели, не считалась ущербной.
Дикарь все подумывал – не попробовать ли ему девушку еще раз перед продажей, но решил отказаться от этого.
Ладонь его ощущала тяжесть меча. Конфигурация в виде крыла летучей мыши придает тяжесть, сталь толста с одной стороны, так, что ею можно наносить удар мощнее молота. Это было нечто среднее между мечом и топором. С этим оружием дикарь шатался по долгим пустынным долинам, где не ступала нога человека, по местам, которые в будущем назовут Галицией. Но и тогда, тысячу лет назад, когда дикарь стоял под багряными небесами, были люди из малых болезненных племен, которые так и называли эти места.
Ожидание затягивалось.
Продавал он девственницу и потому надеялся на хорошую цену. Когда он захватил ее, рассчитывая продажей покрыть долг за новый меч, с удивлением увидел, что она подает известный знак руками, мол, я невинна. Он замер, затем сделал ей больно, налегая на нее всей своей мужской звериной жадностью, но не вторгся в нее и выпустил семя ей на живот. Встал, тяжело дыша, и задумался.
Что ж, раз она девица, продам ее королевскому двору подороже.
Королевство это, по сути, было ничтожным, и король с трудом содержал свой жалкий дворец. Дни его правления были сочтены из-за огромного долга соседней Иудейской державе, по ту сторону реки. Он был должен уйму редких шкур тамошнему царю, но из-за отсутствия достаточного числа охотников, не мог доставить в сто раз более мощному соседу то, что задолжал, и наказание уже назревало со всей неотразимостью.
Но все же покупательная способность короля была выше любого другого в Галиции. А дикарь размечтался, что полученными деньгами покроет не только долг за меч, но и за кожаные сапоги с подметками из волчьей шерсти, пояс из бронзы и бронзовые браслеты, защищающие руки.
Все это, включая широкую рукоятку к мечу, дикарь взял в долг, обещавшись его вернуть, хотя не всегда был верен своему слову.
И вот, он стоял на обочине дороги, ожидая евнуха в красивых кожаных сапогах, посверкивая начищенным золотым браслетом в розовом свете уходящего дня. Кроме кожаных коротких штанов и металлического пояса, на нем ничего не было, чтобы все видели мощь грудных и ножных мышц, ибо, по сути, он и себя выставлял на продажу.
Меч он держал оголенным, так как ножны отсутствовали.
В северных этих местах свет продолжает далеко за полночь освещать сумеречное небо, которое золотело мягкими сладостными красками.
Но вот появилась небольшая процессия. Посреди нее, в паланкине, на спине гигантского хищного зверя, который водился в Галиции в те времена и от которого не только костей, но воспоминаний не осталось, восседал евнух.
Всадники остановились. Дикарь выпрямился во весь рост, напряг грудные мышцы, так, что тень от них легла на загрубелый живот.
Гигантский зверь, разинув пасть, и тяжко дыша, косился на оголенный меч. Зубы зверя были огромны и остры, язык ужасающе болтался колоколом.
Евнух, по-птичьи склонив набок голову, разглядывал девушку, и жирное его лицо было полно вожделения. Масленая улыбка блуждала на его исходящих слюной губах. Девушка была прекрасна. Зрелость женщины исходила от ее тела, некоторая полнота которого казалась волшебной.
«Сколько ты хочешь?» – спросил дикаря евнух, и руки его скользнули по толстому брюху. Ничего я не могу сделать против факта, что он выглядел и вел себя как стереотип евнуха. Таким он был. Я мог бы, конечно, этот стереотип изменить, но буду фиксировать лишь то, что видел. И так ведь мало кто знает, что там происходило на самом деле.
Евнух отдернул занавес паланкина, но не сошел, а откинулся на спинку сиденья, расписанного изображением большого цветного павлина, улыбка сошла с его лица, глаза стали пытливыми.
«Я продам ее тебе. Она девственница», – сказал дикарь. – «Видишь, какая она красивая. Двенадцать серебряных монет».
Наиболее надежными деньгами в обороте стран того района и тех времен были арабские монеты из чистого серебра. Учитывая средний заработок и расход на душу населения двенадцать серебряных монет равны сегодняшним двенадцати тысячам долларов.
«Много», – сказал евнух, – «в настоящее время мы не можем заплатить такую сумму. Кроме того, король устал от девственниц. Ему ведь шестьдесят. Так что, нет у тебя слишком горячего покупателя».
Дикарь пал духом. Он мог справиться с любыми проблемами, но торговля с авторитетной властью была вне его способностей.
«Сколько же ты дашь?» – спросил он явно погасшим голосом.
«Ничего. Нечего мне с ней делать. Дам тебе медяки на сумму в половину серебряной монеты, если ты зарежешь ее на моих глазах. Наслажусь ее содроганиями и окуну руки в ее кровь. Какие еще у меня, евнуха, есть удовольствия. Девственница, говоришь? Ладно, добавлю тебе еще немного денег, ибо есть у меня, что с ней делать в те минуты, когда от нее отлетит душа. Ну, режь». И в голосе его слышался трепет предвкушаемого сладострастия.