Демоны Хазарии и девушка Деби
Шрифт:
И это была правда. И даже если она была неполной, довод был ясен и уважителен. Одиночество в таком хуторке на окраине Хазарской империи было воистину ужасным. И свиней они выращивали скорее, чтобы развлекаться с ними, или занимались явно ненужными для хазар вещами, которые оставляли им проходящие чужестранцы, как, например, вазы для цветов или уродливые диваны для салонов, которые они собирали для хуторян.
Мужчины сделали быстрый расчет, в котором фигурировали доводы, которые мы можем здесь привести, ибо знакомы с их мыслями, не высказанными ими вслух: «Да, субботние молитвы, когда
Двое из парней кинули быстрые взгляды на двух девушек, а те вернули им взгляды и улыбки, и Дебора ловко выхватила дорожную сумку из руки приглянувшегося ей парня и крикнула: «Все, все, вы остаетесь здесь. Сумку свою ты не получишь». И убежала, громко смеясь.
«Отдай мою сумку, – рассердился молодой человек и побежал за ней, – сейчас отдай сумку».
Но она вбежала в глубину конюшни, а он – за нею. Нам хорошо знакомы эти глупости: ими отлично пользовались в те дни, как и сейчас.
Глава девятая
Конюшня была длинной. В воздухе ее стоял смешанный запах соломы, скошенных колосьев и конского помета. Шесть коней, по трое с каждой стороны, переступали копытами в стойлах. Два стойла были пустыми. Кони ели из корыт жито, смешанное с медом, что портило им зубы, но делало их жизнь сладкой и чудесной в этом небольшом местечке, затерянном на окраине Хазарской империи.
Когда Дебора исчезла в глубине конюшни с сумкой, Эстер подумала, что в чем-то прогадала: «И я должна была сделать так с приглянувшимся мне парнем», – подумала она про себя, но понимала, что сейчас, после поступка Деборы, это будет плохо выглядеть и не принесет ей никакой выгоды.
Ахав же вошел в конюшню вслед за Деборой с глупой улыбкой на лице, говоря с угрозой, звучащей уж совсем нелепо: «Отдай мне сумку, она моя».
«Она моя, она моя», – перекривляла его Деби. Удивительно, как все эти игры не меняются со временем, поколениями, расами, модами на полноту или худобу, народами и верами, переходя от всадников к морякам, от бойцов, несущих легкое оружие за плечами, до борцов за права человека, несущих записанные на бумаги декларации в своих карманах. И так же сила зеленых глаз с карими блестками не изменяется.
Она спряталась за крупом серой в крапинку лошади. Он прыгнул внутрь стойла, пытаясь протянуть руку через спину лошади, затем под ее животом, чтобы дотянуться до сумки. Но ничего не добился, вызывая еще более сильный смех Деби.
«Ага, – сказал он, – сейчас увидишь». И закрыл дверцу в стойло.
«Что ты делаешь? – испугалась Деби, глаза её заблестели. – Ты с ума сошел, дай мне выйти. Лошадь начнет беситься и побьет нас. Ты же не знаешь ее нрава. Это сумасшедшая лошадка. Спокойно, Лилит, спокойно».
«А мне все равно», – сказал он и рванулся вперед.
Она замешкалась, не успев отпрянуть, он сумел схватить ее, потянуть к себе, заломить
Она потерла руку: «Уф, мог бы быть поосторожней».
«Научись не хватать мою сумку».
Она облокотилась о Пилит и погладила ее. «Как тебя зовут? Меня зовут – Дебора».
«Я знаю. Я – Ахав».
«Ахав», – протянула она, словно бы пробуя это имя на вкус.
«Можешь меня звать – Ахи. Меня все так зовут».
«Ахи», – повторила она. Это действительно звучало лучше, но ей не понравилось.
«Так вы разводите пчел?» – спросил он.
«Да. Отец мой и брат Довалэ этим занимаются. И еще пашут. Они выполняют всю тяжелую работу. У нас же, женщин, жизнь здесь весьма приятна. Не то, чтобы я была в других местах, но слышала о том, что дома переносят с места на места, и женщины должны это делать все время. Не хотела бы я жить в доме, который все время переводят, как это происходит в городе».
«У вас прекрасные кони, – сказал он, поглаживая лошадь, – и у меня должен был быть конь. Если бы это путешествие с целью привести домой детей графа завершилось удачно, я бы за это получил лошадь. Таков был договор. И с этим обещанием мы вышли в дорогу, шестеро парней, мобилизованных в городке графа. Добрались мы до чужого государя, увидели каменные дома, и не спрашивай, насколько потрясают эти строения, каменные башни, стены. Забрали мы детей, с ними еще больную женщину из нашего народа и двух итальянских евреек, которые были служанками, отпущенными на свободу. Построили мы носилки, и вышли в путь до того места, где этот дьявол прибил нас».
Деби сосредоточенно слушала. Спросила: «Сколько тебе лет?»
«Двадцать два».
«А мне восемнадцать».
«Давай, выйдем отсюда», – сказал и ухмыльнулся. – Еще подумают, что здесь что-то делаем неповадное. Родители твои, наверно, уже с ума сходят».
Легкий анализ этих слов показывает, что Ахав немного смущен и немного по-заячьи труслив.
«Пусть думают, что хотят, – сказала Дебора, – я уже не маленькая».
Несомненно, он понял намек, и следует использовать подвернувшуюся возможность ее поцеловать. Но все же он думал, что это слишком рано, и он может ее испугать, и такие мысли в этот момент ее вообще не посетили. И потому решил отложить поцелуй до другого раза. И это было плохое решение.
«Ну, давай, выйдем», – сказала она после нескольких секунд, во время которых ничего не произошло, и она поняла, что ничего и не произойдет.
«Давай, выйдем из конюшни, посидим так, чтобы нас видели, поговорим, хорошо?»
«Хорошо», – согласилась она, но без особого энтузиазма. Думала же она, примерно, так: «Почему никто меня не понимает? Что, ему требуется особое приглашение? Уверена, он просто меня не хочет. Я, вероятно, не красива в его глазах. Вот же дурак, и кому он вообще нужен. С ума сойти, какая тоска. Если в этот раз я не смогу соблазнить мужчину, когда еще представится случай, и появятся здесь такие симпатичные парни. Не должна я рассиживаться и беседовать с ним. Надо было мне выбрать кого-либо другого из них, который более расторопен в этом деле. Ведь я вначале выбрала Давида. Как я оказалась с этим здесь?»