Демоны крови

Посняков Андрей

— Может, им что-то от нас надобно? — шепотом спросил Олекса. — Ну, тем, кто нас запер-то… Может, выкуп или еще что.

Ратников отмахнулся:

— Да какой, на хрен, выкуп?! Скажешь тоже! Эй, черти! Открывайте, пока худо не стало! Сейчас вот погранцам позвоним!

Михаил блефовал, конечно, никакой тут связи не было, да и мобильник он с собою не взял, зачем — раз уж все равно сети нет. Утопить только…

— Фу! — Олекса неожиданно скривился. — Что за запах адский? Господи, прости и сохрани!

Запах? У Миши екнуло сердце.

И в самом деле, уже не нужно было и принюхиваться — пахло бензином. И звуки какие-то снаружи послышались мерзкие… словно бы что-то булькало. Ну конечно, кто-то обливал флигель бензином! А зачем обливал? Думать долго не надо — чтобы поджечь, конечно! Ну, точно! Вот уже и потянуло дымком… и вспыхнуло пламя! Еще раз ударив ногой в дверь, Ратников выругался и повернулся к Олексе:

— А ну-ка давай столом попробуем…

Вышибить дверь… ага… разбежались! Стол оказался неподъемным, да и неудобным, широким — вдвоем сотоварищи по несчастью едва сдвинули его с места. Да уж, что и сказать, на совесть раньше мебель делали, без всяких там ДСП, чистое дерево, дуб или что-то вроде.

А дым, между прочим, уже проникал во все щели, ел глаза, забирался в ноздри и горло…

— Черт! — Миша сплюнул, понимая, что все, кранты, что не выбраться из этого чертова флигеля никак.

Никак? Впрочем, было кое-что…

— А ну-ка снимай одежку!

Молодой человек и сам стащил с себя куртку, заткнув внизу, под дверью, широкую щель. Олекса лихорадочно разделся… бросился к окнам… Черт… темновато было.

Фонарик! Он же здесь, вот, в столе… Тускловато светит, но вполне сойдет. Что там в записке-то сказано? Браслет — во флигеле… под какой-то звездой по… Может, эта звезда где-то здесь нарисована? Откашливаясь, Ратников лихорадочно зашарил по стенам узким тусклым лучом.

А во флигеле становилось все жарче, уж слышно было, как, занявшись неудержимым пламенем, трещали бревна и доски. Ел глаза дым, проникал, хоть и заткнули щели… еще немного и все… Не от огня смерть придет, скорей — от удушья.

Черт! Черт! Черт! Одна теперь надежда… Да где ж тут рисунок-то? Миша мазнул лучом по плите, переметнулся к трубе…

Ага! Вот они — рисуночки… Правда — слишком много, и все мелкие, детские какие-то каракули. Смешные человечки, цветочки, облака, солнышко… И никаких звездочек! Одно солнышко… Солнышко?

Дым уже стоял тусклым слоем, слезились глаза, и было уже не вдохнуть и не выдохнуть, а в дальнем углу уже прорывалось жаркое пламя. Олекса, упав на колени, молился…

Солнышко! «Кино»… Ну конечно же — «Звезда по имени Солнце»! Интересно, автор записки откуда-то знал Мишины увлечения… Впрочем, не до того сейчас… Стул — к плите! Шатается, колченогий… Господи, до чего же тут дымно-то… невозможно! Спрыгнуть вниз, наклониться… вдохнуть обжигающий легкие воздух… Снова на стул… Вот оно, солнышко, на кирпиче… Михаил протянул руку… Шатается! Точно — шатается! Вытащить быстро… ага! Ну, вот она — ниша… а в ней… а в ней — господи! —

браслетик! Витой, в виде змейки, желтенький… Он!

Олекса уже упал на пол, задыхался, выпучивая глаза… Да и Миша чудом держался… Из дальнего угла и от двери вдруг вырвались огромные огненные языки. Ударили, обожгли… Схватив лежавшего без движения парня за руку, Миша тут же сломал браслет…

И поначалу ничего не почувствовал… Правда, исчезло пламя… И жар. И дыма уже не было, а вот флигель — был! Только какой-то… новый, что ли… Веселенькие, сиреневые, в цветочек, обои, портрет какого-то дядьки на дальней стене, а в простенке, меж окнами — картина. Мазня какая-то… Детский рисунок, наверное — окно, белые облака, коричневое небо, а перед окном — скрипач. Тоже какой-то несуразный, коричневый, с белой, круглой, как шар, головой. И все как-то угловато, квадратами, линиями… та еще мазня!

Миша перевел взгляд — на столе стоял старинный радиоприемник, ламповый, в лаковом деревянном футляре, со стрелкой… а рядом, на тумбочке — патефон и стопка пластинок. Все, насколько успел заметить Ратников, в очень хорошем состоянии… успел заметить… Вот то-то и оно! Через пару минут, а то и раньше, стены флигеля вдруг стали бледнеть, размываться… вот исчез стол… приемник… детская мазня — картина… Да все исчезло! Осталась лишь густая трава да кривые сосны. А над головой — синее, с белыми прожилками, небо.

Черт! А ведь сработало! Господи, а парень-то где? Ага… Олекса все так и лежал, словно пьяный, раскинув в стороны руки, только уже — не на полу, а в траве, среди ромашек и клевера. Обнаженная грудь юноши мерно вздымалась.

Ну, слава богу, жив! Михаил уселся рядом, в траву, с наслаждением вздохнул густой сладковато-медовый воздух, потряс спутника за плечо:

— Эй, эй, парень! Ну, хватит уже спать, подымайся!

— А? — Олекса широко распахнул глаза и тут же прищурился от выглянувшего из-за облачка солнца. — Господи… где мы?

— А вот сейчас и узнаем! — усмехнулся Ратников. — Пройдемся, посмотрим… Ты вообще как?

— Да ничего, — подросток улыбнулся. — Грудь только саднит. И кашлять хочется. Господи! Так мы что ж, не сгорели? Так ты, боярин-батюшка, меня вытащил? Я ж навеки теперь твой должник!

Олекса бросился на колени.

— Ну, ладно, ладно, хватит тебе кланяться-то, — раздраженно попятился Михаил. — Давай-ка лучше пройдемся. Только, смотри это, осторожно…

Парнишка лишь улыбнулся и, с готовностью кивнув, вскочил на ноги:

— Батюшка-боярин, идем!

И никакого здесь не было флигеля! Как и сгоревшей мызы, и причала — и, кстати, лодки горелухинской тоже. А зато была трава по пояс, многочисленные цветы — анютины глазки, колокольчики, васильки, ромашки; а еще — сосны, елки, дубрава, заросли ивы по берегам, камыши с крякающими утками, и даже песчаный пляжик с плесом. На плесе плескала какая-то крупная рыба. Ну, точно — рыбацкий рай!