Демоны крови
Шрифт:
Немного отдохнув, они занялись любовью снова, и Ратников, лаская любимую, благодарил Господа за то, что у него есть Маша. Не было, просто не было больше человека роднее, милее, любимее…
— Вот уставился! В самом деле, чего ему неймется-то? — теперь уже Миша неодобрительно посмотрел на портрет.
А Маша вдруг засмеялась:
— А нам не пора ль, милый?
Михаил вздрогнул:
— Пора! Нам еще гостей провожать… в смысле — выпроваживать.
— Олексу?
— Его, его…
— Славный юноша!
— Много у него… славных… хоть того же Прутка взять… Нет, что удумал — Ван
— Что-что?
— А, не вникай, Марьюшка! Нам ли быть в печали? Но вообще-то пошли… Одевайся, милая! Эх, ну и халат у тебя… уж точно — не от Армани.
Они уже вышли на крыльцо, когда Ратников, наконец, вспомнил — зачем, собственно, приходил. Застыл на ступеньке, обернулся:
— Маш, ты рисовать умеешь?
— Да так себе… А что?
— Пошли…
Пошарив в столе, Михаил достал циркуль и обломок скальпеля. Да еще и гильзы! Похоже, что пулеметные… откуда они здесь? Впрочем, не все ли равно?
Циркуль молодой человек оставил себе, подняв оброненную на пол фотопленку, обломок же протянул супруге:
— Видишь плиту? Рисуй на ней разных птичек, ромашки… а над отдушиной — ну, где кирпич выступает — солнышко!
— Обязательно солнышко?
— Обязательно, милая! Очень ты тем мне поможешь.
Ни слова больше не говоря, Маша пододвинула к плите кресло и принялась воплощать в жизнь принципы наивного искусства. Ратников же, разрезав пленку на несколько частей, усердно выцарапывал на каждой циркулем — «бр-т во фл. кино… звезда по…»… Каждое послание аккуратно вставлял в гильзу…
Закончив, посмотрел на Машу:
— Ты все?
— Угу!
— Да-а… Неплохо получилось. Прямо — Пикассо!
— А?
— Хорошо, говорю, нарисовала — молодец! — взобравшись на кресло, Миша вытащил из полевой сумки желто-коричневый браслетик-змейку. Вытащил кирпич с нарисованным солнышком, аккуратно положил браслет в углубление, после чего с размаху треснул кирпич об пол — Маша даже вздрогнула. Хороший получился обломок — как раз неприметно… заткнуть… то, что нужно! Одно солнышко и сияет!
— Ну, — Ратников отряхнул руки. — Теперь к старому дубку прогуляемся… к тому, дуплистому…
— Знаю. Я на него бусы вешала.
— Их и приметил… издалека еще…
Супруги снова вышли на крыльцо и, косясь на поднимающиеся над мызой клубы черного дыма, пошли по тенистой аллее.
Ратников взял Машу за руку и улыбнулся:
— Кстати, все спросить хочу — ты хоть как тут оказалась-то?
— Да как… — девушка шмыгнула носом. — Как ты уехал, как-то под вечер паренек на усадьбу прибежал… Ну, этот… Игорь! Просил позвонить в милицию… Мол, его с дружком похитили. Связали… да он вот развязаться сумел, вырвался… Позвоните, де, срочно! Позвоните… Да у нас, сам знаешь, иногда есть связь, иногда — нет… А я уж смотрю — гонятся за ним двое… Одного узнала — Кнут это был! Кнут Карасевич! Второго потом уж здесь видала — неприятный такой, с глазами, как у снулой рыбы… Я и смекнула, как тебе знак подать: допрежь того дня мы с Темой в лес ходили по ягоды… к амбару кумовкинскому… там обломки синенькие нашли — я и смотрю, браслетик-то, точь-в-точь такой же, как те, желтенькие, Тема говорит — склею, девчонке своей подарю, а я ему — мол, ежели что, так и мужу
Вот, шильников увидав, я про то и вспомнила — схитрила тебе знак оставить — парсуну свою из рамки вынула, подписала… Чтобы ты Тему нашел — он ведь тоже про каких-то парней говорил, мол, их убежать заставляют… вынуждают, да… Записку-то оставить побоялась — мало ли, тот, рыбоглазый, прочтет, а спрятать… да сыщешь ли? Да и некогда уже было — по крыльцу сапоги стучали.
— Умная ты у меня!
Машенька улыбнулась:
— Кабы дорога получше была, я б на «Оке»… да подумала — застряну. Да и спохватилась поздно — шильники уже во дворе были. Ой, милый! Этот, рыбоглазый, как глянул! Думала — убьет! Кнут ведь меня узнал, гажья морда, убить советовал. Да только тот, другой, сказал — глаза у меня замечательные, роговицы… Мол, с собой возьмем, пригодится… Взяли. На авто сначала, потом — в амбар кумовкинский привезли, самого-то хозяина там и не было…
Как понял Миша — там, в амбаре, Машу с ребятами и держали — покуда Какс (с Кумовкиным?), запутывая следы, перегнали к вокзалу «Оку»…
— А уж опосля, — негромко продолжала Марьюшка, — на корабле, на остров этот поплыли. Прямо в авто на корабль и заехали. А здесь, в замке, ничего — обращались добром, кормили… Токмо соседка, Вера, мне все растолковала — что тут за дела делаются! Господи, нешто так можно-то?
— Можно, милая, можно… Лиходеев в мире полно! И каждый богатства алчет, а как он это богатство себе добудет — все равно. У нас в стране так — не важно, где взял, важно, что богат.
— Плохо, — сокрушенно вздохнула Машенька. — Не по-людски это, не по-людски.
Ратников только руками развел:
— Кто бы спорил?!
Положив в дупло гильзы с записками, молодые супруги отправились прямо к мызе, уже почти полностью объятой пламенем. Ватажники Олексы — молодец один к одному — усталые, но довольные, стояли около кучи добра — никелированные ножи, пинцеты, золотые и серебряные монеты — видать, приготовленные специально для обмена — и штук пятьдесят железных ножек от топчанов и стульев.
Михаил скривился:
— И не лень было отрывать?
— Доброе железо! Не лень, — ухмыльнулся Олекса. — В кузнице на мечи перекуем — сгодится.
— Да уж, — Ратников на ходу прикидывал — как все это добро переправить? Да еще самих ватажников около дюжины…
На «мерсе»? Пожалуй… Сами-то потом уйдут, как-никак три коричневых браслетика имеются… А синих — из тридцать восьмого в средневековье — один!
Жаль, не спросил Лаатса — сколько человек на одном браслете можно? Сейчас уж не до того…
— Повозки никакой нигде не приметили?
— Как же не приметили, милостивец? — Олекса громко расхохотался и, подозвав Ондрейку с Прутком, приказал: — Тащите свою телегу! Ну, ту, что за причалом нашли.
Подойдя ближе, парни смущенно переглянулись:
— Ой! А нам-то одним не сладить.
— Парни! Помогите притащить.
В телегу — старую рассохшуюся — все добро и сложили. Часть молодцов по Мишиному указу уселось там же, часть — самые дюжие — впряглись в оглобли. Те, что в телеге — по этому поводу шутили, смеялись: