Демоны пустыни, или Брат Томас
Шрифт:
Я ничего не ответил, только долизал пальцы.
— Мистер Томас, вам известно, что в эксперименте, за которым следит человек, субатомные частицы ведут себя иначе, чем в точно таком же эксперименте, который проходит без наблюдателя, и результаты анализируются после его завершения?
— Конечно. Все об этом знают.
Он приподнял одну из кустистых бровей.
— Все, вы говорите. Тогда вы понимаете, что сие означает.
— По крайней мере, на субатомном уровне человек может частично менять реальность, —
Романович бросил на меня взгляд, который я бы с радостью запечатлел на фотографии.
— Но какое отношение это имеет к пирогу? — спросил я.
— Квантовая теория учит нас, мистер Томас, что каждая точка пространства связана с любой другой точкой, независимо от расстояния между ними. Каким-то таинственным образом любая точка на планете в далекой галактике так же близка ко мне, как вы.
— Вы уж извините, но я не чувствую, что близок к вам, сэр.
— Вышесказанное означает, что информация, неодушевленные предметы и даже люди теоретически могут мгновенно перемещаться между этим монастырем и Нью-Йорком, даже между этим монастырем и той планетой в другой галактике.
— А как насчет этого монастыря и Индианаполиса?
— Та же история.
— Bay!
— К сожалению, мы еще не понимаем в достаточной степени квантовую структуру реальности, вот и не можем реализовать на практике эти чудеса.
— Многие из нас не понимают, как программировать видеомагнитофон, поэтому нам еще долго не попасть в другую галактику.
Он покончил со вторым пирогом.
— Квантовая теория дает нам основания верить, что на каком-то глубинном уровне любая точка Вселенной каким-то невероятным образом представляет собой одну и ту же точку. У вас капелька майонеза в уголке рта.
Я нашел капельку пальцем. Облизнул палец.
— Благодарю вас, сэр.
— Взаимосвязь каждой точки Вселенной настолько полная, что огромная стая птиц, поднявшаяся с болота в Испании, вызовет крыльями колебания воздуха, которые отразятся на погоде в Лос-Анджелесе. И да, мистер Томас, в Индианаполисе тоже.
Я вздохнул.
— Все равно не могу понять, какое отношение имеет все это к пирогу.
— Я тоже не могу, — ответил Романович. — Все это должно иметь отношение не к пирогу, а к нам с вами.
Последнее заявление русского меня удивило. А когда я взглянул в его совершенно непроницаемые глаза, то почувствовал, что они разлагают меня на субатомном уровне.
Озабоченный тем, что еда могла остаться и на втором уголке рта, я протер его пальцем, но не нашел ни майонеза, ни горчицы.
— Я опять ничего не понимаю, — признался я.
— Вас привел сюда Бог, мистер Томас?
Я пожал плечами.
— Он не удерживал меня от прихода сюда.
— Я уверен, что вас привел сюда Бог, — высказал свое мнение Романович. — И меня это очень интересует.
— Я практически уверен, что Сатана меня сюда не приводил, — заверил я его. — За рулем автомобиля, на котором я приехал, сидел мой давний друг, и рогов у него нет.
Я поднялся с табуретки, перегнулся через пироги, взял книгу, которую русский принес из библиотеки.
— Книга не о ядах и знаменитых отравителях, — указал я.
Но название книги тоже не радовало: «Холодное оружие убийцы: роль кинжалов, ножей и стилетов в смерти королей и священников».
— Я интересуюсь историей, — объяснил Романович.
Цвет переплета совпадал с цветом переплета книги, которую он держал в руках в библиотеке. Я не сомневался, что это та самая книга.
— Хотите кусок пирога? — предложил он.
Я положил книгу на стол.
— Может быть, позже.
— Позже может и не остаться. Всем нравится мой пирог с апельсиново-миндальной начинкой.
— У меня колики от миндаля, — заявил я и дал себе зарок сообщить об инциденте с книгой сестре Анжеле, доказать ей, что русский, как бы она ему ни доверяла, такой же лжец, как и любой другой.
Я отнес пустые стакан и тарелку к раковине и начал их мыть.
Тут же рядом, словно джинн из арабской лампы, возникла сестра Реджина-Мария.
— Я их помою, Одди.
— Мистер Романович испек много пирогов на ленч, — сказал я, когда она атаковала тарелку намыленной губкой.
— Пироги к обеду, — поправила она меня. — И они так хорошо пахнут, что просто нет сил удержаться и не попробовать кусочек.
— Он не похож на человека, который любит проводить свободное время на кухне.
— Может, для тебя и не похож, — согласилась сестра Реджина-Мария, — но печь он любит. И к выпечке у него талант.
— То есть вы уже пробовали его десерты.
— Много раз. И ты тоже.
— Не может быть.
— Лимонный торт с кокосовой глазурью на прошлой неделе. Его испек мистер Романович. А неделей раньше — пирог из кукурузной муки с миндалем и фисташками.
Я кивнул:
— Точно. Помню. Пальчики оближешь.
Внезапно в старом аббатстве забили колокола, словно Родион Романович инициировал этот грохот, чтобы посмеяться над моей доверчивостью.
В новом аббатстве колокола звонили на многих службах, но здесь — редко, а в такой час — никогда.
Нахмурившись, сестра Реджина-Мария вскинула глаза к потолку, потом перевела взгляд в сторону церкви монастыря и колокольни.
— Ох. Ты думаешь, вернулся брат Константин?
Брат Константин, покончивший с собой монах, упрямо цеплялся за этот мир.
— Извините, сестра, — и я поспешил из кухни, сунув руку в карман джинсов за универсальным ключом.