Демоны степей
Шрифт:
На бегство решились быстро и сразу. Ничего с собой не взяли, даже переодеваться не стали. Аксум только вытащила заветный кошель с собранными для выкупа деньгами и спрятала его под одежду.
Они выбрались из здания школы через окно и оказались в темном переулке. Инаэро чувствовал, как его начинает бить дрожь, и хотел думать, что это — от ночной прохлады.
А Аксум казалась совершенно спокойной. И даже ворчала, совсем как обычно:
— Мы до рассвета будем тут стоять? Идем!
Она потянула его за руку, и Инаэро послушно двинулся
— Они хватятся нас только утром, когда все проснутся, — рассуждала девочка шепотом. Ее босые ступни шуршали по камням, бубенцы предательски глухо позвякивали в кулачке. — Времени еще несколько часов.
Инаэро вдруг остановился. В темноте блеснули его зубы — он широко улыбнулся:
— Аксум! Я знаю, куда нам идти!
Даже в темноте он видел, что она крепко в этом сомневается.
— Ты уверен?
— Аксум, почему ты считаешь меня полным ослом?
— Потому что ты и есть…
— Ладно, без тебя знаю. Но скажи: ты хотя бы доверяешь мне?
— А ты как полагаешь? Я сбежала из школы, где мне было тепло и хорошо, где все меня обожали…
— Ну да, не секли за ворованные пирожки, — попытался съязвить Инаэро.
— А мне и не приходилось воровать пирожки! — парировала Аксум. — Мне их приносили, когда я требовала. Вообще жила как наследница престола…
— Ты — талантливый художник, — серьезно сказал Инаэро, — а они обращались с тобой как с воровской отмычкой, которая подходит к любому туго набитому сундуку.
Аксум опустила голову.
— Ты и вправду считаешь, что я талантлива?
— Да! — горячо отозвался Инаэро. — Тебе нужно жить иначе — в собственном доме, среди слуг…
— Ну уж нет! — почти крикнула Аксум. — Если милостью богов я стану когда-нибудь свободной, никогда никаких рабов у меня в доме не будет! Я-то хорошо знаю, на какие низости способны несвободные люди. Мне-то лучше всех известно, как они подглядывают за господами, как судачат потом, перемывая им кости, как ненавидят рабы хозяев. Видеть сладкую улыбку служанки, которая приносит тебе поднос с фруктами, и знать, что на кухне она только что именовала тебя «шлюхой»!
— Откуда ты…
— Я сама так делала! — зашипела Аксум. В ее глазах закипали слезы. Неожиданно она схватила Инаэро за руку и прижалась к нему всем телом. Он почувствовал, что она дрожит. — Мне страшно! Если Ватар меня схватит, он не простит! Я не знаю, что он со мной сделает, но у него нет сердца! И я видела, что он делает с другими…
— Он тебя не схватит, — сказал Инаэро, стараясь придать своему голосу уверенность, которой вовсе не испытывал. — Доверься мне. Я — бедный неудачник, но ты многому меня научила. Мой план очень прост и обладает завидными рабскими достоинствами — он… только не смейся, Аксум… он подлый.
— Подлый? — Она недоверчиво улыбнулась.
Инаэро закивал:
— Вот именно.
Аксум лишь слегка отодвинулась от своего товарища.
— Идем. И ничего я не боюсь, не надейся.
Сколько бы лет ни прошло после этого
Он и сам не знал, как относиться к Аксум. В сердце юноши по-прежнему жила прекрасная Татинь, с ее нежным лицом, ленивой улыбкой, легкими быстрыми движениями рук. Татинь была создана для любви, для шелковых покрывал, для мягкой постели. А Аксум — дитя, Аксум — сгусток пламени, искорка таланта, сокровище, которое надлежало любой ценой уберечь от алчных и злых людей.
Аксум художник. Когда-нибудь она станет великим мастером.
Если доживет.
И Инаэро вдруг понял: не имеет никакого значения, достигнет ли он в своей жалкой жизни своего собственного, маленького личного счастья. Не это важно. Лишь одно обладает настоящей ценой: спасти Аксум, дать ей возможность вырасти, создать все те шедевры, что таятся сейчас, скрытые, точно в коконе, в этом юном существе.
И когда он понял все это, исчезли и страхи, и неуверенность в себе. Теперь Инаэро знал, ради чего живет, и это знание придало ему небывалых сил.
Они остановились перед высокими, прочными воротами богатого дома. Уже занимался рассвет. За высокой оградой угадывался сад с павлинами, белыми фазанами, прудом, крытая колоннада с резными деревянными колоннами, расписанными красной, синей и золотой красками, где так приятно в жару пить прохладный чай…
— Это же дом… господина Церингена! — прошептала Аксум.
— Вот именно. И он давно мечтал заполучить тебя, не так ли?
Аксум окинула Инаэро странным взглядом.
— Что ты задумал?
— Доверься мне, — попросил он. — Я скажу, что украл тебя у Ватара, что желаю продать лучшего каллиграфа школы ему, Церингену, ибо прослышал, что он мечтает написать книгу. А таланты господина Церингена таковы, что его книгу должен записывать, несомненно, лучший каллиграф из возможных… То есть — ты.
— Ты хочешь меня продать? — Аксум побледнела, как смерть, на ее щеках мгновенно расцвели пятна болезненного румянца. — Ради этого ты и уговорил меня бежать? Может быть, для того ты и придумал всю эту историю — ну, что Ватар, мол, собирается меня придушить?
Она схватила Инаэро за ворот и принялась трясти.
— Говори! Отвечай! Подлец! Вор! Знаешь, что? Знаешь, что я с тобой сделаю? Я сама тебя выдам властям! Скажу, что ты выкрал меня насильно, что ты… ты вор, ты работорговец!
— Тише ты, тише!.. — Инаэро осторожно высвобождался из крепких маленьких рук девочки, но она снова и снова хватала его за одежду, трясла, молотила кулачками, щипала, захватывая кожу ногтями. — Аксум, тише! Послушай меня!
Наконец ему удалось схватить ее за плечи и слегка отодвинуть. В розоватом свете зари ее лицо казалось белее фарфора, узкие глаза расширились и почернели, из них глядело черное отчаяние ночи.