Демоны в Ватикане
Шрифт:
А может, я и ошибаюсь. Хрен его знает, что там творится в башке у колдуна.
– Я не создавал шатиров, – вдруг прохрипел Червец.
Получилось у него это с огромным трудом – очень сложно членораздельно выговаривать слова, будучи подвешенным за шею. Странно, что позвонки до сих пор не сломались.
– Ослабьте петлю, – скомандовал Торквемада, поднимая левую руку. Ту самую – черную, как головешка. – При мне он ничего не посмеет сделать.
В глазах чернокнижника промелькнула злоба пополам со страхом. На великого инквизитора он взирает с бессильной ненавистью. Похоже,
Двое дюжих монахов спустили Червеца на пол. Тот упал на колени и захрипел, растирая посиневшее горло. Изо рта выплеснулась струйка мокроты.
– Почему ты заговорил, тварь? – навис над узником Торквемада. – С момента пленения ты не произнес ни слова. Почему теперь?..
– Потому что вы привели… его, – сипло произнес Червец, кое-как усаживаясь на холодный пол. – Можно глоток воды?
– Нет. Ты не получишь ни еды, ни воды, пока я не получу из твоих уст нужной мне информации.
– Жесток, как всегда… – покривились губы колдуна.
– Я не жесток и не милосерд. Я простой великий инквизитор и делаю лишь то, что должно быть сделано. Отвечай мне теперь, тварь, был ли ты этим летом в ливонском городе Хаарог?
– Да, был. Я жил там последние два года. Но я не имею отношения к появлению там шатира.
– Зачем ты прибыл в Ромецию?
Костлявая рука чернокнижника медленно приподнялась. Указательный палец вытянулся… и уперся прямо в меня.
– Из-за него, – прохрипел Червец. – Когда я почувствовал присутствие в городе… такого существа, то не смог оставаться в стороне. Я был на площади в день избрания бургомистра и своими глазами видел все, что там происходило. Произошедшее возбудило во мне огромное любопытство. Я разузнал, кто это был и куда они направляются, оставил свой дом в Хаароге, приобрел самого лучшего скакуна и во весь дух помчался в Ромецию. А там… дальше вы уже знаете. Я желал узнать все об этом демоне. И вот узнал… на свою голову.
– Есть ли у тебя доказательства того, что ты не причастен к появлению в Хаароге и Ромеции шатиров?
– А какой мне смысл лгать? Вы же все равно собираетесь отправить меня на костер – виновен ли я в этом или не виновен.
– Да, это так. На тебе слишком много тяжких грехов, тварь.
– Значит, мне нет причины отпираться в одном-единственном проступке. Пламя не станет от этого ни жарче, ни холоднее.
– В твоих словах есть резон, тварь. И я не вижу в твоих глазах лжи, – признал Торквемада. – Но теперь я задам тебе другой вопрос. Ты был на площади, когда там пробудился шатир. Почему же ты не остановил его? Почему позволил гибнуть невинным христианам? Я знаю, на что ты способен. Я видел тебя в деле. Один-единственный шатир – пустяк для тебя. Так почему же ты не вмешался?
Червец недоверчиво посмотрел на великого инквизитора. Уголки его губ медленно приподнялись.
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! – вдруг дико захохотал чернокнижник. – Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха… кха!.. кха!.. кхе!.. кхе-хе!.. А, проклятье, в горле першит…
– Что означает твой смех, тварь?
– С кем я разговариваю сейчас? – отдышавшись, спросил Червец. – С Томмазо Торквемадой, самым жесточайшим из псов Господних? Или же с блаженным дурачком, лишь внешне на него похожим? Ты всерьез спрашиваешь, почему я, Кра-Мари Девясил Крангор Червец, не шевельнул и пальцем, чтобы помочь двуногому скоту, годному лишь на то, чтобы жрать и спариваться? Мне нет дела до их жалких жизней! Живы ли они, мертвы ли они – что до этого мне, познавшему Истину?
– Мне жаль тебя, несчастный, – холодно произнес великий инквизитор. – То, что ты в слепоте своей принимаешь за Истину, есть лишь мираж, ложная фата-моргана, замутившая твой больной рассудок. Так животное на водопое видит отражение луны в озере и полагает, что это и есть настоящая луна. А дикий огр видит светящийся круг в небе, и думает, что луна именно такого размера, какой кажется. Всякий воспринимает вещи в меру своего развития.
– Ты что, опять читаешь мне проповедь, монах? – криво усмехнулся Червец. – Мне их читали бессчетные тысячи – я даже не слушал! Зря стараешься!
– Да, зря, – процедил Торквемада. – Сколько лет я пытался заставить тебя и тебе подобных услышать слова смирения. Я убеждал, я умолял, я плакал. Но, как говорят в моей родной Испании, где бессильно благословение, сработает палка. Твоя плачевная судьба – пример того, до чего может довести насилие, если кротость потерпела поражение.
– Хи-ха-ха-ха!.. кха!.. кха!.. – снова закашлялся Червец. – Дайте же мне кто-нибудь воды! Или инквизиция теперь морит своих жертв жаждой?!
– Воды ему не давать, – кратко распорядился Торквемада. – Прут мне.
Ему протянули заостренный железный кол. Великий инквизитор взял его поудобнее, помедлил какое-то мгновение… и с силой вонзил в грудь чернокнижнику!
Червец страшно захрипел, корчась от боли. Из раны заструился дымок – я только теперь заметил, что эта железяка раскалена докрасна. Однако Торквемада держит ее голыми руками, не выказывая ни малейшего волнения. Кажется, ему совсем не горячо.
– Что ты чувствуешь, тварь? – равнодушно спросил великий инквизитор, вгоняя кол все глубже.
– Пре… прекрати!.. – простонал колдун, выдыхая клубы дыма. – Пе… перестань!.. По… пощады!.. Я… я больше не могу… убей меня, убей!.. Сожги меня на костре и покончим с этим!..
– Ты и в самом деле удивляешь меня, тварь, – процедил Торквемада, сжимая ладони плотнее. – О тебе рассказывают, что однажды ты уже побывал на костре – и улетел за облака верхом на черном дыме. Я не слишком верю досужим слухам, но и пропускать их мимо ушей не склонен. Я позабочусь о том, чтобы твое дыхание больше не оскверняло этот воздух, тварь.
Железный кол на глазах белеет. На него уже трудно смотреть. Каким-то образом Торквемада раскаляет свое орудие пыток пуще прежнего.
Мучимый колдун корчится, как насаженный на булавку жук. Глаза налились кровью, на губах выступила пена, пальцы истошно сучат, силясь за что-нибудь ухватиться. Боль должна быть просто чудовищной.
Торквемада наконец оставил кол в покое. Червец прекратил биться и замер, помутневшими глазами следя за своим палачом. Великий инквизитор наклонился над ним, встав ко мне спиной, и тихо-тихо произнес: