День Астарты
Шрифт:
— О чем? — фыркнул Нтай.
— О деньгах, — напрямик пояснил тот.
Мастер-сержант скривился и поскреб слегка небритую щеку.
— Прикинь, Дарт, этот фигурант предлагает нам взятку.
— Типа, коррупция, — согласился стрелок-инструктор.
— Ага, — Нтай кивнул, — Эти юро привыкли, что все продается.
— Сумма может быть весьма значительной, — присоединился к разговору директор Суэцкого филиала Центрально-Европейского Инвестиционного банка Парсиваль Фелклинг, сидевший в одном контейнере с Рорхбаумом и Нейдлицем.
— Значительная сумма — это сколько в цифрах? — лениво поинтересовался Тигрис.
— Миллион долларов, — выпалил банкир.
— Тююю, — разочарованно произнес стрелок-инструктор, — Лауа, ты слышал? Этот фигурант сказал: «миллион долларов».
— Ага! — ответил мастер-сержант, — Я как-то раз прочел у Ленина: типа, европейские буржуи такие жадные, что сами продадут комми веревку, на которой те их повесят.
Дарт Тигрис энергично кивнул.
— В точку! Этот Ленин был головастый дядька, хоть и комми.
— Сто миллионов, — твердо произнес Рорхбаум.
— Прогресс, — лаконично прокомментировал Нтай.
— Типа, да, — согласился Тигрис, — Может, отмажем его за сто миллионов?
— Не факт, что у него есть сто миллионов, — скептически заметил мастер-сержант.
— Мы втроем соберем эти деньги, — уточнил чиновник Еврокомиссии.
— Тююю, — стрелок-инструктор вновь выразил разочарование, — Прикинь, Лауа, он предлагает это за всех троих.
— Несерьезно, — припечатал Нтай.
Возникла короткая пауза. Трое бывших пассажиров «Golden Sun», покрутились в контейнере, обмениваясь многозначительными взглядами.
— Мы соберем триста
— Триста миллионов US-долларов золотом, — уточнил Тигрис.
— Извините, — сказал банкир, — но такая операция невозможна. Это же десять тонн.
— Фигурант прав, — заметил мастер-сержант, — Золотом не получится. Пусть будет купюрами по 20 долларов. Только, чур, не новыми, а юзаными.
Фелклинг тяжело вздохнул.
— Послушайте, полтораста тысяч пачек двадцаток это тоже нереально.
— А как вы предлагаете? — спросил Нтай.
— Мы переведем их на любой счет, который вы укажете, — ответил банкир.
— Хэх… — мастер-сержант почесал в затылке, — Если бы у нас был счет…
— Если у вас его нет, то я могу вам его открыть за час.
— Ага! А потом списать с него наши деньги? Знаем мы такие фокусы.
— Какие гарантии вас устроят? — спросил Фелклинг.
— Хэх… Если бы я в этом разбирался…
— Надо позвать Диггера, — перебил Тигрис.
— О! Точно! — Нтай поднял палец к потолку, — Надо позвать Диггера.
— Кто это? — с тревогой в голосе, спросил Нейдлиц.
— Надежный парень, — ответил стрелок-инструктор.
— И головастый, вроде Ленина, — добавил мастер-сержант.
На этой стадии коррупционного диспута, Генрих Думстад, старпом «Golden Sun», сообразил, что в сделке никак не упоминается экипаж яхты.
— Эй! — воскликнул он, — А как же мы!?
— Вы? — равнодушно переспросил Вольфганг Рорхбаум.
— Да, мы! Мы что, по вашему, не люди?
— К сожалению, — вздохнул консультант Еврокомиссии, — наши фонды ограничены.
— Эй! Вы что, бросаете нас?
— Давайте будем реалистами, — предложил Конрад Нейдлиц.
— Да вы просто суки! — завопил кто-то из матросов.
— Вы грубы, — заметил чиновник ЮНЕСКО и, обращаясь к мастер-сержанту, очень спокойно попросил, — Вы не могли бы избавить нас от общества этих людей?
— Легко! — ответил Нтай, вытащил из кармана своего комбинезона алюминиевую боцманскую дудку и свистнул.
Из противоположного угла ангара появилась дюжина папуасов, одетых в униформу «tropic-military», и вооруженных пистолет-пулеметами с примкнутыми штыками.
— Чего надо, команданте? — спросил их предводитель.
— Этих шестерых мы передаем местным властям — сказал мастер-сержант, — Только сделайте так, чтобы когда красные кхмеры будут их забирать, старшина по конвою написал расписку по установленной форме, а не как попало.
— Ясно, команданте, — ответил предводитель папуасов, и дал знак своим бойцам.
Через минуту, шестерых членов экипажа уже вели к выходу из технического ангара, одинаково приставив им штыки к спине между лопатками. Матросы повиновались конвоирам (а что им было еще делать), но при этом ругали бывших VIP-пассажиров такими словами, какие редко услышишь даже в голландском портовом борделе.
— Ничего личного, — произнес Нтай, проводив глазами процессию, — Ним Гоку надо содрать с кого-нибудь кожу. Без этого никак.
— Надеюсь, они не будут долго мучаться, — со вздохом, сказал Парсиваль Фелклинг.
31.03. Университетский инфо-канал Kimbi-wiew.
Тимор — Атауро — Хат-Хат.
Репортаж Пепе Кебо.
Aloha foa! Это я Пепе Кебо с плавучего атолла Хат-Хат! Цинично воспользовалась приятельскими отношениями с Лэсси Чинкл, моей соседкой по жилому модулю, и получила возможность пообщаться в непринужденной обстановке нашего клуба с математиком Кватро Чинклом — ее сводным братом… Кватро, ты возмущен таким бессовестным поведением прессы в моем лице?
Кватро Чинкл: Я возмущен, если говорить о тебе, как об абстрактном представителе прессы. Но если говорить о тебе конкретно, то с чего бы я стал возмущаться вполне естественным поведением симпатичной девушки? Я имею в виду твое естественное желание узнать поближе такого привлекательного парня как я. Ответ принят?
Пепе Кебо (смеется): Ответ принят! Скажи, а как у тебя получилось появиться здесь практически мгновенно после звонка Лэсси?
Кватро Чинкл: Я бы не сказал, что мгновенно. Я прилетел через 4 часа после звонка Лэсси. Объясняю, как это получилось. С 13 по 27 марта я проводил цикл занятий в экономическом колледже на Хотсарихиэ, на юго-западе округа Палау. После этого я задержался там на три дня, просто потому, что место очень интересное. А потом я собирался погостить у Лэсси на острове Понпеи, Каролины. Вдруг, она звонит мне и сообщает, что находится не дома, а на Тиморе. Парадокс в том, что с Хотсарихиэ до Тимора вдвое ближе, чем до Понпеи. Даже при моих любительских способностях к пилотированию, собственно дорога заняла у меня два с половиной часа.
Пепе Кебо: А что именно ты любительски пилотируешь?
Кватро Чинкл: Турбовинтовой «Fiji-canard». Это несколько устаревшая флайка. Лэсси сразу после «Aloha!» обозвала меня «тормозной улиткой». Она с детства считает меня медлительным. Я привык. Последний раз я обиделся на нее лет 15 назад — она ночью намазала мне физиономию зубной пастой. С тех пор Лэсси немного повзрослела.
Пепе Кебо: А почему тебя назвали «Кватро», если из пятерых детей ты второй по старшинству, а не четвертый?
Кватро Чинкл: Потому, что практически я появился в доме четвертым, уже после Алюминиевой революции. Я родился на Киритимати, приблизительно в 5-м году до Хартии. Во время гражданской войны 1-го года, там произошло крупное морское сражение, а в городке Банан была батарея колониальных гвардейцев. Ее снесли из корабельной артиллерии вместе с частью городка. Я в тот момент гулял, а от дома практически ничего не осталось. Потом меня подобрал военный патруль, а дальше — обычная процедура. Вообще-то с новой семьей мне повезло. Хотя, почему с новой? Просто с семьей. Ту, которая была, я едва помню. Так, что-то отрывочное.
Пепе Кебо: Кватро, а как начался твой увлекательный роман с математикой?
Кватро Чинкл: По-семейному. Братик Тревор учился в 5-м классе, а я — в 3-м, когда внезапно обнаружилось, что я очень неплохо могу решать его домашние задания по математике и по прикладной механике. Тревор в тот период был фантастическим балбесом. Это сейчас он солидный парень, у него две vahine, шестеро детей и очень неплохой региональный бизнес. «Elvis-y-Chinkl Energetic Facets Fabric», на атолле Пингелап. Детали для химических аппаратов и мини-АЭС. В общем, для меня весь интерес к математике начался с тестов из его учебника. Когда Тревор пошел в 8-й, подготовительный класс перед колледжем, мы спалились. У нас был общий тичер, который догадался, что некоторые тесты делает один человек. Сперва он, конечно, подумал, что Тревор делает тесты за меня, а когда выяснилось, что все наоборот… Короче, тичера зовут Эйраэро Онно. Это он толкнул меня в серьезную математику.
Пепе Кебо: А что такое серьезная, современная математика? Это — наука или это абстрактное искусство, у которого бывают научные приложения?
Кватро Чинкл: Я выскажу свое мнение. Математика для науки это как венчурное подразделение авиастроительной фирмы. Математика создает прототипы научных методов, о которых заранее неизвестно, найдут ли они практическое применение в обозримом будущем. Так венчурный авиа-дизайнер рисует некий концепт флайки. Оригинальный, эстетичный, сверкающий своей новизной, и не задумывается о его конкретном практическом назначении. Этот концепт может оказаться востребован обществом через год, или в более отдаленном будущем, или вообще никогда. Для единичного концепта это заранее не известно, это статистическая величина, и она определяет инженерно-экономический потенциал исследуемого класса венчурного дизайна. Научно-прикладной потенциал математики устроен примерно так же.
Пепе Кебо: А можно на примере?
Кватро Чинкл: Легко. Когда Феликс Хаусдорф в конце XIX века занялся некоторыми обобщениями и парадоксами понятий «предел» и «непрерывность», это выглядело интеллектуальной игрой, заведомо не имеющей отношения к жизненной практике. А сейчас это называется: «общая топология» и широко применяется в компьютерной и биологической инженерии, в структурно-экономическом анализе, в физике высоких энергий, в конструкционной химии, и
Пепе Кебо: Математика — это игра, из которой то и дело возникает что-то полезное?
Кватро Чинкл: Объективные экономически значимые результаты. Так точнее. Твое определение применимо не только к математике, но и к любой экспансивной науке.
Пепе Кебо: Экспансивная наука — это наш океанийский аналог того, что на условном западе называют фундаментальной наукой? Идея Камбуза дока Джерри Винсмарта?
Кватро Чинкл: Дело не в западе и востоке. Экспансивная наука по Винсмарту — это фундаментальная наука, абсолютно очищенная от телеологии.
Пепе Кебо: Очищенная от теле-чего?
Кватро Чинкл (смеется): Ты даже слова такого не знаешь. Я сам его узнал только в феврале. Телеология — это главный глюк еврокультуры. Есть аксиома: Вселенная сотворена неким психологически-человекоподобным субъектом. Этот субъект, как принято у людей, изготовил Вселенную со смыслом, для достижения какой-то цели. Следствие: социальная функция фундаментальной науки — это постижение целей божественного творца, а не поставка идей для прикладной науки и для инженерии. Вторичное следствие: фундаментальная наука оплачивается по той же схеме, что и морально-идеологический PR, и должна поставлять результаты, поддерживающие доктрину оффи-религии. Прочие результаты считаются не столь важными. Пример: Премия Темплтона для ученых, пропагандирующих библейскую доктрину, почти в полтора раза больше, чем премия Нобеля для ученых, делающих что-то толковое в области естествознания. Это иллюстрация приоритетов в фундаментальной науке.
Пепе Кебо: Ага! Теперь понятно. Кватро, а ты участвуешь в Камбузе Винсмарта?
Кватро Чинкл: Конечно! Я вписался в тему 8 февраля, в день основания Камбуза.
Пепе Кебо: И чем ты там занимаешься, если это не страшный научный секрет?
Кватро Чинкл: В основном — экспансивной математической экономикой. Это новая область науки, которая исследует наиболее общие свойства систем коллективного производства, потребления, и порождения новых поколений. Частные случаи — это муравейник, пчелиный рой, стая пеликанов, община людей или других обезьян. Все множество возможных экономических систем отображается на абстрактный класс, напоминающий обобщенные уравнения нелинейной химической термодинамики. Подобная модель позволяет строить прогноз изменения структуры той или иной экономики. Это важно: до сих пор экономическая прогностика работала только с изменениями параметров объекта, при условии неизменности его структуры. Она, например, могла прогнозировать развитие экономики некого племени первобытных охотников и собирателей только до момента, когда те изобрели земледелие. Метод прогнозирования предполагал, что ничего принципиально нового в экономической структуре не появляется. С этим связан тотальный крах «прогнозов миллениума», сделанных неплохими, в общем, экономистами в 2000-м году на 10 и 25 лет.
Пепе Кебо: А если я скажу, что ты занимаешься экономическими прогнозами в нашу веселую эпоху технологической сингулярности, то это будет верно, или нет?
Кватро Чинкл: Отчасти верно, но следует подчеркнуть, что модели ЭМ-экономики выходят далеко за пределы того, что мы привыкли называть словом «экономика».
Пепе Кебо: Хэй, Кватро! Ты говоришь загадками.
Кватро Чинкл: ОК. Поясню на примере. Рассмотрим не очень далекое будущее, лет примерно через двести, в довольно вероятном варианте «субсветовой конкисты». Я намеренно пользуюсь популярным термином из научной фантастики. Итак: люди расселились по звездным системам в радиусе сорок световых лет, применяя только технологии движения, которые известны сейчас. Никаких прыжков через дыры в пространстве. Сигналы мы передаем со скоростью света, а летаем медленнее света. Смотрим: что у нас получилась? Сотня быстрорастущих колоний, которые могут обеспечить себя всем необходимым для жизни, но для каждой колонии что-то из материалов окажется в колоссальном избытке, а что-то — в дефиците. Так возникает интерес к межзвездному товарообмену. Но даже самая простая транзакция, когда на запрос сразу отвечают отправкой товара, займет десятки лет. Что делать, Пепе?
Пепе Кебо (чешет в затылке): Фиг знает. По-любому, будут как-то выкручиваться.
Кватро Чинкл: Ответ, по существу, верный. Так вот, ЭМ-экономика, в частности описывает системы с таким запаздыванием, и предлагает рациональные модели построения товарных транзакций и человеческих миграций в таких системах.
Пепе Кебо: Классно! А про это где-нибудь написано?
Кватро Чинкл: Могу предложить мою книжку: «Стратегия межзвездных улиток. Потребительская и трудовая мотивация в экономике без навязчивого голода».
Пепе Кебо: Про улиток понятно. А что значит вторая фраза?
Кватро Чинкл: Вот это самое забавное. Ты не задумывалась о том, что экономика в классических развитых и развивающихся странах построена на голоде. Голод — это основной мотив. В беднейших развивающихся странах это действительно нехватка товаров первой необходимости, включая пищу. А в развитых странах такого голода давным-давно нет, приходится придумывать его суррогат. Чтобы система работала, экономически-активный субъект должен воспринимать потребность, например, в автомобиле нового выпуска, как голод. Он купил автомобиль, но через два года — проголодался. Старый автомобиль уже условно переварен. Надо покупать новый. Индустриальная цивилизация тащит мотив голода из древних рабовладельческих империй. Социалисты прошлого века написали этот мотив в виде лозунга: «Кто не работает — тот не ест». Оффи-социалисты были простые ребята: открыто делали с подданными то, что на условном западе практикуется в завуалированной форме.
Пепе Кебо: А какой мотив у нас в Океании?
Кватро Чинкл: Транспортно-коммуникационный голод. Когда маленькие группы хабитантов разделены расстояниями в сотни миль, потребность в эффективных инструментах дальней коммуникации и в скоростном индивидуальном транспорте оказывается более, чем достаточной, чтобы двигать материальный прогресс.
Пепе Кебо: Тоже голод… Ты думаешь, более симпатичный мотив невозможен?
Кватро Чинкл (улыбается): Вот прочтешь мою книжку — тогда узнаешь.
Пепе Кебо: Ну, ты хитрый! Я тогда тоже буду подкалывать. Скажи, правда, что ты живешь одновременно в дюжине студенческих кампусов, а своим домом тебе лень заниматься? Это мне Лэсси сказала.
Кватро Чинкл: Лэсси — засранка. Я ей надеру уши. Если получится. За 5 лет работы в коммандос, она стала такая здоровая лошадь… Ладно, отвечаю на вопрос. По жизни получилось так, что после окончания колледжа, я прыгал с места на место, нигде не задерживаясь больше, чем на месяц. Какой тут, к селедкам в зубы, дом? Но я твердо обещал маме, что к 30 годам где-то выпаду в осадок, а я парень честный.
Пепе Кебо: Так тебе, типа, уже 29.
Кватро Чинкл: Так я, типа, почти выпал. Мне как раз подвернулась тема на первой родине, на Киритимати. Hamani te Paoro. Я в середине февраля взял там участок на полуострове Сесилеле, немного восточнее Польши. Там только пара раздолбанных капониров и бетонный пирс, но место симпатичное. Я уже заказал недорогой дом с установкой и нанял через местную социальную службу менеджера домохозяйства, папуаса, судя по фамилии. Сарвак… Нет, Вевак… Или Анвак… Вспомнил! Новак!
Пепе Кебо: Новак — это рядом с городком Долак, на острове Колепом, у юго-западного берега Новой Гвинеи. Там здорово все раздолбали при зачистке исламистов, еще до декларации независимости Хитивао. Много молодежи оттуда подалось в Меганезию. Вообще-то я, как этническая папуаска, должна тебя предупредить: аккуратность в организации жилищного строительства — это не самая сильная наша сторона.
Кватро Чинкл: Я в курсе. Но мне важнее, чтобы все сделалось более-менее быстро.
Пепе Кебо (улыбаясь): Ну, это как раз наша сильная сторона… А какие у тебя планы здесь, на Тиморе? Просто надрать уши младшей сестричке?
Кватро Чинкл: В общем, примерно так. Я приехал повидаться с Лэсси и обещал ей посмотреть на организацию этого тетрабублика. Сообщить свое мнение и возможно, сформулировать несколько советов. Насколько я понимаю, на Хат-Хат не все гладко. Кроме того, я жутко любопытен, а здесь такие чудеса: справа — реальный океанский король из рода Хаамеа, слева — такие же реальные Красные Кхмеры. Экзотика…
Пепе Кебо: А другим волонтерам Хат-Хат можно будет узнать твое мнение?
Кватро Чинкл: Почему бы и нет? По дороге сюда я грубо затиранил по телефону администрацию тетрабублика и выдавил из них разрешение пожить неделю в этом кампусе. Они пытались отказать, но я пригрозил им, что пойду в суд, получу ордер социального наблюдателя, и пройду по их афере, как Годзилла по Хиросиме.
Пепе Кебо: Так ты будешь жить прямо здесь, на Хат-Хат?
Кватро Чинкл: Да. Конкретно: сектор CD, корпус 04 модуль VIII.
Пепе Кебо: О! Это административный корпус, который рядом с нами! Кватро, а ты вообще, как, компанейский парень?
Кватро Чинкл (смеется): А сама-то ты как думаешь?