День без смерти (сборник)
Шрифт:
Алеша вдруг рассмеялся.
— Не обижайся, — сказал он и похлопал Кирша по плечу, — но твои познания в этом вопросе весьма дремучи. Жаль, что сейчас не преподают азы политграмоты, поэтому я тебе советую обратиться к учебнику двадцатого века.
— Ты хочешь сказать, что война не является двигателем прогресса? — взъерошился Кирш.
— Является, ну и что? А мир не является? Вот уж сколько лет на Земле нет войн и, тем не менее, мы вроде бы не деградировали. Или ты думаешь иначе? А потом, откуда у тебя такая уверенность, что эта цивилизация дряхла, что она вымирает?
— Но ведь их ничего не интересует, кроме игр и забав!
— Детей тоже ничего не интересует, кроме игр.
— Но это не дети.
— Но это и не люди. У них своя логика, своя мораль, свои жизненные принципы… Ты знаешь их жизненные принципы?
Алеша приподнялся и, повернувшись лицом к Деревне, прислушался.
— Ну, вот и все, — улыбнувшись, сказал он. — Вот и все твои концепции о войне. Прислушайтесь!
Донован поднял голову. Со стороны моря тянул вечерний ветерок, неся с собой солоноватый запах морской воды и водорослей, и во всем этом как-то ощутимо чувствовалась тишина. Потом он понял — в Деревне прекратилась потасовка. Весь народец, наверное, устремился купаться, чтобы смыть с себя пот, пыль и грязь своей импровизированной битвы.
— Жизненные принципы, — пробурчал Кирш. — Вырождение — вот их жизненный принцип…
Алеша вытянулся на песке и вздохнул.
— Перестань, — сказал он. — Дай спокойно отдохнуть усталому человеку… В конце концов, это не наше дело. Вернемся на Землю, доложим куда следует, получим нахлобучку за то, что сами установили контакт, а затем уже дяди из КВВЦ разберутся во всем, в том числе и в жизненных принципах на Сказочном Королевстве, гораздо лучше нас с тобой. Да, кстати, о войнах. Давным-давно был принят закон, запрещающий пропаганду войны. Если не ошибаюсь, еще в двадцатом веке. И до сих пор по этой статье никто не привлекался. Не старайся меня уверить, что ты хочешь быть первым.
Некоторое время Кирш молчал.
— Ладно, — наконец сказал он и встал. — Пойду соберу хворост для костра.
Он ушел, и скоро из рощи послышался треск ломаемых сучьев.
Донован вздохнул, хотел лечь на уже остывший песок, как и Алеша, но вдруг насторожился. Из-за темнеющих силуэтов деревьев вынырнула чья-то тень и стала неслышно подкрадываться к ним.
— Айя, — негромко позвал он.
Она засмеялась, перестала прятаться и уже открыто подошла.
— Ты меня узнал? — спросила она и принялась выкручивать мокрые волосы. — А я так старалась… А почему вы не купаетесь? Вода такая хорошая!
Из темноты появился Кирш и вывалил перед ними охапку хвороста. Айя радостно запрыгала, захлопала в ладоши.
— Костерчик, костерчик! У нас, будет костер! — Она велела Киршу нагнуться и поцеловала его. — Какой ты молодец, Кирш!
Кирш хмыкнул и стал ломать хворост готовя его для костра.
Айя подскочила к Доновану сзади, обняла за шею мокрыми руками и прошептала в самое ухо:
— Знаешь, я ведь страшно люблю костры… — и исчезла в темноту, оставив на шее влажный след рук. Через минуту, когда Алеша уже начал раздувать огонь, щуря от дыма глаза, она вернулась, таща за собой по песку старую, видавшую виды гитару Кирша.
— Кирш, ты нам что-нибудь сыграешь, хорошо? Она протянула ему гитару. Кирш вытер руки и взял ее. Айя сразу же села на песок и, обхватив колени руками, приготовилась слушать.
Кирш усмехнулся и, легонько коснувшись Айиного носа пальцем, весело сказал:
— Расскажу я вам сейчас удивительный рассказ. Как у Айи на носу ели черти колбасу!
Айя прыснула.
— Другого места не нашли, — проворчал Донован.
Кирш промолчал. Он склонился над гитарой и начал ее настраивать. Костер слабо потрескивал, сипел сырыми ветками, стрелял искрами; запах дыма был знакомый и терпкий, как будто жгли обыкновенные земные сосновые ветки.
— Ну, и что же тебе сыграть? — спросил Кирш и начал легонько перебирать струны.
— Сыграй что-нибудь о Земле, хорошо, а? — несмело попросила Айя.
Кирш кивнул и задумался, по-прежнему перебирая струны. Алеша поворошил угли в костре и подбросил веток. Костер чуть присел, задымил, но сразу же оправился и взмахнул вверх. Айя сидела притихшая, завороженная, и только в ее огромных глазах отражались мерцающие языки пламени.
Кирш долго подбирал мелодию, наигрывая что-то грустное, и, наконец, тихонько начал…
Были уже густые сумерки. Ратмир ушел, и Айя вышла его проводить. В хижине было темно, оранжевый светляк почти угас, и только россыпь голубой искры все еще колюче пялилась со стен. Донован встал и, пригнувшись, вышел из хижины. Песок под ногами был холодным, остывшим, из пустыни дул слабый ветер и нес с собой жаркий кислый запах жженого железа. Душный запах, отвратительный запах, мерзкий запах… Запах смерти. Он отвернулся, растер виски обеими ладонями и сел на песок, прислонившись спиной к стене хижины.