День Гнева
Шрифт:
Бласт
Для Бласта, долгое время жившего словно на иголках из-за воспоминаний о том, каким образом он открыл в себе способности Назгула, в «Когорте» существовало только два авторитета, к уважению которых он стремился. Ими были Единорог, едва не убивший его тогда, на метромосту, и Дима Москвин, спасший его и, фактически, сделавший Назгулом. Единорог ненавидел его, не смотря на то, что Бласт делал все, чтобы искупить свою вину и доказать, что он способен не только отнимать жизни. Но с Москвиным они, все же, сдружились. Димка оказался не столь обремененным принципами, как Денис и, что называется, не отказывал людям в праве на ошибку. Иными словами, он признавал и правоту Единорога и, одновременно, давал Бласту второй шанс. Шанс искупить свою вину. Димка научил его всему, что знал. Научил драться, стрелять, проникать с чужие мысли… убивать. Но убивать не ради денег, как это
Со временем, когда Москвин понял, что Бласт выделяется среди всех Назгулов не столько своей силой, как Единорог, ставший к тому времени инструктором по боевым искусствам, а чем-то иным — быть может, не сожженной внутренним огнем Назгула душой, они стали настоящими друзьями. Вместе отправлялись на диверсионные задания как в этом мире, так и во вторичных, вместе старались выходить на дежурства…
Но в тот день, когда Бласт спас из рук каких-то ублюдков девушку по имени Вера, фактически перевернувшую всю его жизнь, он был один. Глупо было отправлять на дежурство над одним районом сразу двух Назгулов. Вообще, не смотря на заверения «Когорты» в печати, что над городом ежедневно парят девять Назгулов, как правило, в сутки дежурили не больше троих, а в праздники это количество увеличивалось до пяти. И этого вполне хватало, так как при скорости движения в открытом небе, порядка трехсот километров в час, Назгул мог поспеть в любую точку города минут за пять, едва получив вызов от диспетчера. Вот и тогда, не смотря на то, что дежурили в этот вечер Бласт, Москвин и Франк, все они парили над разными районами, распахнув разум в поисках, «черных мыслей» — если внизу, под ними, происходило, скажем, убийство — они, улавливая мысли убийцы, тут же пикировали вниз и пресекали любые попытки противоправных действий.
Бласт медленно кружил на Академгородком, когда «услышал» на берегу Обского моря крики о помощи. Он снизился, оценивая ситуацию. Четверо парней избивали одного, а пятый держал девушку, скрутив ей руки за спиной. Видимо, эти двое решили провести ночь на пляже, не учтя, что помимо них это обязательно захочет сделать какая-нибудь пьяная компания. Парень уже был в глубоком ауте, что не останавливало разгоряченных спиртным нападавших. В общем, стандартная ситуация… Бласт тоже действовал стандартно. Спикировал вниз, несколькими точными ударами раскидал нападавших, вырубив при этом троих из пяти, надел всем на руки наручники с кодовым замком и, продиктовав диспетчеру суть происходящего и номера наручников, отпустил всех восвояси. Такова была тактика действия «Когорты» в случае мелких правонарушений — одеть наручники и отпустить. Юмор был в том, что снять их теперь могли только в «Когорте» и арестованным таким образом оставалось только три варианта: ходить со скованными за спиной руками до гроба жизни; пытаться снять наручники, которые при повреждении их микропроцессора взрывались, отрывая бедолаге кисти рук; или же, отправляться в «Когорту» и «добровольно» сдаваться, после чего будучи предваренным в тюрьму или заплатив штраф. После того, как слух о том, что несколько человек лишились рук, все, как правило, выбирали третий вариант. Удобно и действенно. Не надо никого арестовывать, тратить деньги, нервы и бензин на доставку преступников…
Когда нападавшие разбежались и расползлись, отчаянно матеря про себя проклятого Назгула, но не решаясь сказать это вслух, Бласт оказал первую помощь лежащему в отключке парню и, убедившись, что жить тот будет, хоть и проваляется некоторое время в больнице, вызвал скорую помощь, сообщив диспетчеру координаты. Он уже собрался, было, продолжить свой полет, когда, абсолютно случайно, «услышал» мысли девушки:
«… Один из тех, кого собрал вокруг себя Тень. Мой Толя…»
Как ему удалось устоять на ногах, услышав это, Бласт не знал. Перед ним был человек, знавший Тень не как загадочного супергероя, а как человека, которым он когда-то был. И Бласт не сумел удержаться. Усыпив девушку, он заглянул в ее память, разыскивая сведения о Тени. И нашел… история их знакомства всплыла перед ним, подобно флэшбэку в фантастическом фильме. Где-то — немного смазанная, где-то — домысленная ей самой, а где-то — лишь точное отражение реально существовавших фактов. Увиденное в ее сознании заставило Бласта поразиться, каким образом эта девушка осталась жива, зная столько о, пожалуй, самом страшном сейчас человеке на планете. Ответ был прост — она была его первой любовью, и даже у Тени, всегда казавшегося Назгулам жестоким прирожденным убийцей, не поднялась на нее рука. К тому же, она тоже любила его, поэтому никогда и никому не рассказывала о том, что знала. Сдерживаемая не страхом перед Тенью и теми силами, что стояли за ним, а куда более сильным чувством… Даже сейчас, по прошествии 14 лет после их знакомства, вера все еще надеялась, что он вернется. Вернется к ней…
Письмо лежало в почтовом ящике как всегда, ровно через неделю после того, как Вера отправляла свое — Толик никогда не медлил с ответом. Письмо, как письмо, как всегда, в самодельном конверте из идеально белой бумаги, с маркой в правом верхнем углу и «Гербом Островского», как называл Толик свой личный символ — зеленый прямоугольник с буквой «О» в центре и синими стрелками, расходящимися от нее во все стороны. Зеленый цвет означал природу, «О» — его самого, Анатолия Островского, а стрелки говорили о его свободолюбии.
Письмо, как письмо, но задолго до того, как открыть его Вера уже точно знала, что оно резко выделяется из всего, написанного Толиком за все время переписки с ней.
Познакомились они зимой, полтора года назад, через клуб знакомств в какой-то газете, после того, как Вера подала туда типичное для девчонок ее возраста объявление, буквально от нечего делать. «Мальчишки, ну где же вы? Как можно совсем оставить без внимания прелестную голубоглазую 13-ти летнюю девчонку? Напишите мне, и я обещаю, что жалеть об этом вам не придется! Со мной не соскучишься!» — гласило оно. На этот призыв откликнулось с десяток мальчишек от 12-ти до 16-ти лет, но по настоящему внимания заслуживал лишь один из них. О нем нельзя было ничего сказать однозначно, в его письмах чувствовалась то безграничная тоска, то искрометный юмор. Он то восхищался всем миром, то критиковал его направо и налево. С ним было всегда интересно, он мог пуститься в обсуждение чего угодно и когда угодно. За это Вера его и полюбила…
Их переписка продолжалась чуть больше года, когда по весне Вера предложила встретиться. Все бы хорошо, но жили они в разных концах города, и доехать к ней в Академгородок ему было отнюдь не просто. Но, к великой радости Веры, Толик с готовностью откликнулся на предложение встретиться где-нибудь на нейтральной территории, например, на набережной Оби.
Она была тогда просто очарована этим спокойным, рассудительным парнем, который, к тому же, был на два года старше ее. Толик совершенно не походил ни на кого из Вериных знакомых. Он любил поговорить и поспорить, но даже в самых оживленных спорах никогда не повышал голоса, не ругался и не размахивал руками словно мельница, как это принято говорить, «для пущей убедительности». Однако, переубедить его в чем-либо было просто невозможно. Толик обладал уникальным даром убеждения, и использовал его «на всю катушку», так что, чем дольше они встречались, тем больше изменялись Верины представления о жизни и окружающем мире.
— Жизнь прекрасна? — восклицал он с неподдельным изумлением на лице, — Ты меня просто удивляешь! Это выдумка трусов и ничтожеств, боящихся открыть глаза, и трезво взглянуть на этот мир, необходимая им доля успокоения собственной мелкой душонки! Они словно дети, у постели которых стоит воображаемый монстр. Достаточно накинуть одеяло на голову, и раз ты не видишь монстра, значит и от не видит тебя — бредовое детское заблуждение. Но жизнь реальна, от нее не спрячешься под одеяло! Этот «монстр» реален, и встречать его нужно лицом к лицу! Жизнь ужасна, отвратительна, чудовищна! И, как ни странно, именно это и придает мне силы жить! Человеку нужно всегда иметь врага — нужно бороться против кого-либо, это делает его сильнее.
Мой враг — сама жизнь, будь у нее хоть тысяча обличий. Фактически, получается, что я борюсь против всего мира — пусть будет так, ведь, в конце концов, наша жизнь — всего лишь вечный бой, победить в котором все равно нельзя. Почему? Да потому, что в финале нас все равно ждет старуха с косой, и никуда от нее не денешься, как не старайся. Значит, цель жизненного пути — одержать как можно больше маленьких побед и прослыть, по возможности, «Великим Полководцем». Ведь добились же этого такие великие люди, как Пушкин, Есенин, Лермонтов… Гитлер и Сталин, наконец! Да, последние двое — чудовища, но менее великими они от этого не становятся. Пусть свою жизненную энергию и весь свой потенциал они направляли во зло, но все же, они — гении!
Раскрыв рот от удивления Вера слушала, и постепенно начинала перенимать эту, и другие Толины теории.
Толик всегда был готов помочь и делом и советом, умел поднять настроение и дать тему для размышлений. Их дружба крепла день ото дня. Вера полюбила его как друга, даже как брата, но никогда даже не догадывалась о том, что творилось в душе этого «непробиваемого» юноши с карими глазами, которые могли оставаться веселыми даже тогда, когда на душе у него скребли кошки. Он никогда не позволял эмоциям даже на секунду показаться из-за его толстокожей «брони», так что Вера не знала, да и не могла знать о том, что с самой первой встречи она покорила его сердце.