День и ночь
Шрифт:
— Иногда самое простое — самое верное. Нет здесь жриц и жрецов, чтобы все обряды по правилам провести, — отмахнулась Ирина. — Пусть их Распятый бережет, его паства, ему и стараться. Да и не любит нечисть вашу веру, сам видишь.
— Ну, соль тоже не любит.
— А… пока не забыла.
Ирина разделила остатки соли с травами на четыре части и рассыпала по пакетикам.
— Положить в постель. В подушки зашить, или еще как… понятно?
Пакетики исчезли со стола. Всем все было понятно. И Ирина, дожевав картошку со шкварками,
— Кирилл, ты меня отвезешь Никифоровну навестить?
— Отвезу. А то ж…
— Тогда поехали.
Просто так уехать не удалось.
Благодарные родители умудрились так забить машину разной сельхозпродукцией (деньги никто давать и не пытался, понимали кое-что), что "хонда" жалобно пищала и оседала пузом в грязь.
Кирилл медленно рулил по главной улице.
— Это было… зрелищно.
— Все видели? И… эту?
— Видели. И слышали, — кивнул оборотень, — но молчать будут, деревня, сама понимаешь…
Ирина кивнула.
Она в деревне выросла, она как раз понимала. Это кому другому пришлось бы объяснять. А деревенские… тут и знаний сохранилось больше, и многое еще живо по разным углам.
Не всякому, правда, откроется, тут пожить надо, и не просто так, своим стать, чтобы тебе доверяли. Можно купить дом в деревне, но врасти — не получится.
— Не хотелось бы увидеть все это на ютубе.
— Дураки здесь живут, что ли? Если кто и решился бы на такие глупости, живым бы не ушел. Его бы родители на клочья порвали, прямо на месте.
Ирина хмыкнула.
— Ладно. Все хорошо, что хорошо кончается.
— Чем тебе грозило сцепиться с этой тварью?
Ирина помолчала пару минут.
— Если бы она одолела — могла бы убить. Или просто удрать, зависит от того, насколько сильно я бы ее потрепала. Кстати — спасибо тебе. Я все-таки себя переоценила.
— А откуда ты вообще о таких тварях знаешь?
Ирина помолчала пару минут. Говорить правду не хотелось, лгать — тоже, пришлось выбрать нечто среднее.
— Я тоже в деревне выросла.
Понимай, как хочешь. То ли там уже сталкивалась, то ли рассказал кто…
— У девочек точно последствий не будет?
— Не должно. Разве что сны будут какое-то время. Но соль с травами — оберег хороший. Особенно если нашептать кое-что.
— И когда ты успела?
— Соль дома нашептывала, травы потом добавила. Плохо, что они аптечные, столько силы в них не было, сколько нужно.
— Да уж спасибо, хоть что-то было. А соль откуда, если не секрет?
— Ничуть. Люся капусту квасила, вот и осталось.
Кирилл фыркнул и притормозил.
— Ну что — приехали?
Ирина кивнула.
Приехали, она и так это могла сказать. От дома, рядом с которым они стояли, явственно тянуло затхлостью, плесенью, тиной и ряской.
— Она сюда приходила.
Кирилл хмыкнул и полез из машины.
Долго
— Ишь ты. Сто лет таких не видывала.
— А вам ста лет и нет, — не стала церемониться Ирина. — Шестьдесят — да, и то не полных.
Старуха хмыкнула. Иронично так.
— А ты и того можешь не прожить. Сама понимаешь…
— Понимаю, — вновь не стала спорить Ирина. — Что вы над внучкой видели? Ведь не просто так уговаривали на аборт?
Никифоровна поникла.
— Нет, не просто так. Сама видишь, дар у меня такой. Видеть — вижу, а больше ничего и не могу. Да и то, вижу через два раза на третий, когда накрывает. Вот прабабка, говорят, сильной ведьмой была, а нам не передалось.
— Выродились — или не захотели? — уточнила Ирина.
— Выродились, — махнула рукой Никифоровна. — Сама понимаешь, дать-то любой можно, но не всякая ту ношу снесет. А безумная ведьма — смерть.
Ирина понимала.
Даже ей сейчас было тяжко.
Вот это сочетание власти — и дозволенности… ведь не верит никто в ведьм, так что можно творить что угодно, никто и не остановит. А натворить можно многое…
Страшно?
Очень. А как остаться человеком? Хотя бы удержаться на этой тонкой грани? Недаром ведьмы в сказках или феи — или колдуньи. Добрые или злые. Либо пугаются и бросаются творить только добрые дела, чтобы не дай бог, не замараться, либо не пугаются и живут в свое удовольствие. Конец, впрочем, все равно один.
Костер.
— У вашей внучки способностей не было…
— Способностей не было, кровь была. Вот и вышло, как вышло…
— А ее ребенок?
— Он бы уродом родился. Как животное, ел бы да спал и под себя гадил. Я-то видела…
— И сказали ей об этом.
— Ну да. А эта дуреха уперлась, даже если ребенок такой будет, она его все равно любить станет… себя бы приговорила и свою жизнь.
— Она и так себя приговорила.
— Дура, я ж говорю… жаль, род обрывается.
— Жаль, — искренне согласилась Ирина. Это она могла понять, у нее дед тоже жалел, что род оборвется. И Ирину просил, если муж будет не против, то хоть одному из детей дать ее фамилию. Пусть хоть так… кровь жива будет, род жив, остальное приложится. — Она к вам приходила, да? Потом, после того, как себя погубила?
— Было. Четыре раза, детей своих показывала. Живы хоть девчонки?
— Да. Успела я вовремя.
— А… она?
— Ушла. Навсегда.
Никифоровна выдохнула и даже как-то ссутулилась.
— Это хорошо. Зайдите, что ли, чая выпейте?
Ирина не смогла отказаться. Да и не хотела.
Чая действительно вдруг захотелось, крепкого, горячего, с медом. А раньше, под взглядами родственников спасенных девочек ей буквально кусок в горло не лез.
— Зайдем, — кивнула она. — Спасибо.