День, когда умер Сталин

Лессинг Дорис Мэй

Я поскакала под дождём к зонтику.

– Сталин при смерти, – сообщила я.

– Откуда ты взяла? – подозрительно спросила тётушка.

– В газете написано.

– Слышала сегодня утром, что он заболел, но не поверю, пока не увижу собственными глазами.

– Мама, не говори глупости, как ты можешь это увидеть? – спросила Джесси.

Мы шли вверх по улице.

– Ты не думаешь, что Джесси нужно купить хорошее выходное платье? – спросила тетушка.

– Мама, – вмешалась Джесси, – разве ты не видишь,

что она расстроена? Для неё это то же самое, как для нас, если бы умер Черчилль.

– Ну, что ты несёшь! – воскликнула шокированная тётушка и застыла на месте.

Спица зонтика царапнула Джесси по голове, и она ойкнула.

– Да закрой ты, наконец, этот зонтик! Разве не видишь, что дождь кончился? – раздраженно сказала она и потёрла пробор.

Тётушка дёргала и толкала зонтик, пока он, наконец, не сложился, а Джесси взяла его и скатала в трубочку. Тётушка покраснела, нахмурилась и окинула меня сомневающимся взглядом:

– Ты не хочешь выпить чашку хорошего чая?

– Тогда Джесси опоздает.

Мы были уже у дверей фотографии.

– Я так надеюсь, что ему удастся передать выражение лица Джесси, – сказала тетушка. – Никому ещё не удалось по-настоящему уловить её взгляд.

Джесси сердито поднималась впереди нас по шикарной лестнице с розовато-лиловыми в полоску обоями. Сверху долетел аккорд Стравинского. Джесси властно распахнула дверь и вошла. Мы оказались в комнате, которая, видимо, служила гостиной, сплошь белой, серой и золотой. Люстра вызванивала «Весну священную», и не было никакого смысла обращаться к хозяину, очаровательному молодому человеку в чёрной бархатной куртке, пока он не остановит граммофон, что он и сделал с извиняющейся улыбкой.

– Надеюсь, мы пришли, куда надо? – спросила тётушка. – Я привела свою дочку сфотографироваться.

– Да, вы пришли именно куда надо, – ответил молодой человек. – И как мило с вашей стороны, что вы пришли!

Он взял тётушкину руку в белой перчатке и с мягким пожатием усадил её на большой диван; тётушка от пожатия смущенно покраснела. Потом он бросил взгляд на меня. Я быстро присела на другой диван подальше от тётушки. Фотограф окинул Джесси профессиональным взглядом и улыбнулся. Она стояла на ковре, заложив руки за спину, как адмирал перед строем, и хмуро смотрела на него.

– Вы, кажется, очень напряжены, – сказал он мягко. – Знаете, вы должны совсем расслабиться, а то снимок не получится.

– Я ничуть не напряжена, – сказала Джесси. – Это у моей двоюродной сестры нервы натянуты.

– Какое значение имеет, натянуты у меня нервы или нет, – отозвалась я, – это не я собираюсь фотографироваться.

Рядом со мной с дивана упала книга. «Пляшущий негр» Рональда Фербэнка. Наш хозяин в волнении метнулся к ней.

– Вы читаете нашего Рона? – спросил он.

– Кое что, – ответила я.

– А вот я почти ничего другого

не читаю. Он, мне кажется, уже сказал последнее слово. Когда я прочёл все его книги, то начал сначала, и опять прочитал всё до последней страницы. Думаю, после Фербэнка вообще никому нет смысла писать.

Замечание меня разочаровало, и я промолчала.

– Надеюсь, чашка хорошего чая нам не помешает, – сказал он. – Пока я его приготовлю, может быть, опять поставим пластинку?

– Терпеть не могу современную музыку, – сказала Джесси.

– Что поделаешь, вкусы бывают разные, – вздохнул хозяин.

Он уже был у двери, когда та отворилась, и появился ещё один молодой человек с чайным подносом, такой же лёгкий, гибкий и любезный. На нём были чёрные джинсы и лиловый свитер, а волосы на голове блестели, как два неровных чёрных крыла.

– Как ты кстати, дорогой, – сказал наш хозяин и обратился к нам, – Позвольте представить вам моего друга и помощника Джеки Смита. А моё имя вы знаете. Сейчас, когда мы выпьем по чашке чудного чая, я надеюсь, наши вибрации войдут в гармонию.

Теперь Джесси стояла на ковре по стойке «вольно». Он протянул ей чашку чая. Джесси кивнула в мою сторону и приказала:

– Дайте ей.

Хозяин повернулся и передал чашку мне.

– Что с вами, милая? – спросил он меня. – Вам плохо?

– Спасибо, всё в порядке, – ответила я, не отрываясь от газеты.

– Сталин при смерти, – сказала тётушка. – По крайне мере, они хотят, чтобы мы в это поверили.

– Сталин? – переспросил хозяин.

– Тот русский, – объяснила тетушка.

– А, вы имеете в виду Дядюшку Джо. Боже, благослови его!

Тётушка удивлённо подняла голову. Джесси взглянула с беспардонной недоверчивостью.

Джеки Смит подсел ко мне и стал читать газету через моё плечо.

– Ну, ну, – сказал он. – Ну, ну, ну. – Потом вдруг хихикнул и добавил: – Девять врачей. Даже если бы было пятьдесят врачей, я бы особенно не надеялся, а вы?

– Надеяться, пожалуй, не на что, – согласилась я.

– Надоел этот болван, – заявил Джеки Смит. – Его давно надо было вышвырнуть. Он себя пережил ещё в конце войны, вы согласны?

– Трудно сказать.

Наш хозяин с чашкой чая в одной руке поднял другую повелительным жестом:

– Я не желаю такого слышать, – сказал он. – Совершенно не желаю. Бог свидетель, я говорю сейчас о том, в чём совершенно не разбираюсь, то есть о политике, но во время войны я вырезал Дядюшку Джо и Рузвельта из журнала и приколол их на стенку. Да, это были мои парни!

Тут сестрица Джесси, которая так и не присела и не взяла чашку, вдруг шагнула вперёд и бросила:

– Мы когда-нибудь займёмся сегодня этим дурацким делом?

– Ну, конечно, милая, – согласился хозяин, тут же отставив чашку, – ну, конечно, если вам так хочется.