День конституции

Акулин Борис

Всенародный сталинский закон.

– Браво! За это и выпьем, – предложил Денис и, не дожидаясь ответа, опрокинул в себя новую порцию.

– Я же историк всё-таки, – скромно сообщил Алексей, последовав его примеру.

– Историк? Отлично. Это я по верхам всего нахватался на журфаке, – Денис вилкой подцепил и перетащил к себе на тарелку ломоть нежнейшей ветчины. – Закусывайте хорошенько, не

стесняйтесь. Будем жировать, пока не грянул народный бунт.

Бунт в диетические девяностые так и не грянул. Диетическими эти годы прозвал тоже Денис, острый на язык. Сам он никаких диет не придерживался, профессию свою искренне любил, хотя осознал уже, что вряд ли войдет в ее суперэлиту. Полудетская мечта сделаться обозревателем-международником натолкнулась на реальность. Царившие на голубом экране монстры вещания не спешили сдавать позиции. Да и у монстров, а также других ответственных товарищей подрастали свои наследники.

Впрочем, в «Известиях» Беляеву нравилось. Издание Верховного Совета СССР и в эпоху после перестройки было в большей степени государственным, нежели партийным. Там не возражали против некоего свободомыслия в рамках дозволенного, поэтому шутки-прибаутки Дениса не влекли за собой тяжких последствий. Чувство юмора и умение на лету схватывать суть проблемы – эти качества приятеля Алексей, кстати, ценил особенно. Если кто-то из журналистского сообщества мог претендовать на звание его друга, то им был только Денис.

Но понятие «друг» в представлении Алексея всё-таки предполагало чрезвычайно большую откровенность, а Денис порой явно замыкался в себе, не звонил, даже будучи не в командировке и не перегруженным работой. С видимой неохотой он касался и темы своей семейной жизни. Отдельные выводы о ней Алексей, впрочем, сделал путем собственных наблюдений и умозаключений…

– Ну что? – спросил он у Ирины, позвонив ей тотчас после приезда в редакцию.

– Ничего, – мрачно ответила она.

– И не звонил?

– Нет.

Пробормотав что-то вроде «Всё образуется, вот увидишь», Алексей распрощался и основательно задумался. По его мнению, Денис был способен на отчаянный поступок, но совершил бы таковой лишь при самой крайней необходимости. Несмотря на свой повседневный лексикон, далекий от образцов официальной пропаганды, спецкор всегда включал голову там, где это требовалось. Это же, как был уверен Алексей, касалось и личных дел Дениса.

– Вообще не понимаю, – признался он себе после тщетных попыток родить хоть какую-то правдоподобную версию.

Потом началась редакционная суета. На летучке заведующий

отделом отметил его материал о пленуме в Костроме. По определению начальства, живость изложения удачно совпала с идеологической боевитостью текста. Все сотрудники выслушали это с такими лицами, будто присутствовали на похоронах у кремлевской стены. Каждый второй, как не без оснований подозревал Алексей, готов был расхохотаться. Впрочем, автор означенного опуса тоже.

Время обеда подкатило незаметно. Гончаров сохранил первый написанный абзац очередной заметки, перевел компьютер в режим экономии электроэнергии. Новости в сети Интернет он решил посмотреть чуть позже. Тем более, что доступа к сайтам политически вредного содержания не было даже у корреспондентов «Правды». Обычно их по старинке узнавали, слушая радио в КВ-диапазоне. Опыт блокирования информации был на самом деле скопирован у Китая. Кроме того, персональные компьютеры до сих пор оставались в Стране Советов предметами дорогими. Десятки миллионов граждан по-прежнему имели о них чисто умозрительное представление.

«Пойти в столовку или прогуляться до кооперативного кафе?» – подумал Алексей.

Телефон оборвал его раздумья.

«Внутренний», – определил он по звуку и неохотно взял трубку.

– Добрый день, – сказал приятный женский голос. – Это Алексей Николаевич?

– Добрый. Это я.

Голос был незнакомым.

– Можно узнать, вы получили письмо?

– Какое письмо?

– Заказное.

Алексей чуть не ругнулся вслух. Совмещая гадания о судьбе Дениса с попытками написать нечто условно читаемое, он забыл разобрать бумажную корреспонденцию. Каждый день, после регистрации в журнале входящих-исходящих, ее исправно разносила по кабинетам специальная сотрудница.

– Моя фамилия Трофимова, – подсказала собеседница.

Гончаров, прижимая трубку плечом к уху, уже шарил по столу. Писем притащили всего три, не считая извещения о заказном письме. Верно, отправитель – Трофимова Т.А., город Москва.

– Простите, закопался, – ответил он. – А тему не подскажете сразу?

Гражданка Трофимова замялась.

– Она личная. Во сколько лучше перезвонить?

«Жалобщица, и сама приперлась», – пришел к выводу Алексей. Прессу, тем более партийную, в Советском Союзе продолжали причислять к инстанциям, куда всегда можно обратиться со своими бедами. «Правда» работала с письмами трудящихся основательно, их обзоры регулярно подавались в ЦК, так что отвертеться от общения с человеком и не отчитаться затем об исполнении было абсолютно невозможно.

Конец ознакомительного фрагмента.