День коронации (сборник)
Шрифт:
Зеленоватая вода речки наполнилась белесой мутью. Люди прыгали в воду следом за мной. Они желали спасти Ксению или, может быть, кто-то из них хотел довершить причиненное ей зло? В любом случае я был вынужден подняться к поверхности, чтобы подышать.
Вынырнув, я первым делом услышал голос Хозяина. Он звал меня по имени. Но и на этот раз я решил ослушаться. Я просто не мог поступить по-другому, ведь под моим брюхом, на илистом дне, запертая в машине, скованная ужасом плакала юная девушка, будущая государыня Российской империи. Сделав несколько глубоких вдохов, я услышал запахи ила и рыбьей чешуи, кожи, машинного масла и множества разных людей. Запахи страхов в самом широком диапазоне – от невнятного волнения до паники. Я слышал запахи решимости, азарта, злобы и холодного, отстраненного любопытства.
Но – и это было главным в тот страшный миг – я слышал запах будущего государя: любовь, и преданность, и решимость, и вера в спасение. Ах, если бы я мог залаять от радости, почуяв этот знакомый запах! Я отчаянно мерз, голос Хозяина все еще звал меня, но вопреки всему я снова нырнул. Вода оказалась совсем мутной, и мне пришлось, не полагаясь на зрение, довериться своей собачьей интуиции. Мои лапы раздвигали мутную воду. Холод уже просачивался сквозь подшерсток к самой коже. Легкие были напряжены до предела, когда через сероватую муть я увидел его. Всеволод уже открыл дверцу автомобиля. Еще несколько отчаянных усилий, и я увидел лицо Ксении. Она размахивала руками, колотила ими своего мужа, будто отбиваясь от него. От ее лица к поверхности воды поднимались крупные пузыри. Ксенией овладела паника.
– Ксенияяя!!! Всеволод!!! – кричали люди где-то наверху.
И еще я слышал голос Хозяина. Он по-прежнему звал меня.
Тогда я крепко ухватил Ксению за куртку чуть повыше локтя правой руки. Ухватил основательно, сомкнув челюсти на плече так, чтобы она, объятая паникой, не смогла вывернуться из одежды. Легкие мои разрывались от напряжения, но я рванул кверху, туда, где сквозь мутную зелень воды брезжил дневной свет. Двигаясь на свет, я чувствовал, как кто-то подталкивает нас обоих снизу. До спасительного воздуха оставалось совсем немного. Толща воды совсем истончилась, когда я увидел протянутые ко мне руки. Несколько пар спасительных рук. На одной из них блеснул знакомый браслет с черным циферблатом. Хозяин! Сначала кто-то рванул кверху мою ношу, но я не смог разомкнуть челюстей и последовал за ней. Потом чья-то крепкая рука ухватила за холку и меня. И вот мы оба на поверхности воды, в надувной лодке. Я дрожу от холода, но я дышу, а Ксения заходится в судорожном кашле.
– Ксения, девочка моя! Ты жива! – причитает ее мать.
А Ксения, согнувшись в три погибели, извергает из себя речную воду. Некрасиво, но полезно. Молодая женщина долго кашляет, но она жива, она дышит. Я отряхиваюсь, орошая сидящих в лодке потоками холодных брызг. Кто-то накрывает меня человеческой одеждой. Это куртка, и она пахнет Хозяином. Кто-то тащит из воды в лодку мокрого и счастливого Всеволода. Будущий государь смеется – он всегда смеется перед лицом опасности, – но зубы его стучат от холода. Мы в безопасности. Мы спасены.
Ксения, отодвинув с лица мокрые волосы, смотрит на меня.
– Посмотрите! Пес улыбается! – говорит она. – Это он спас меня. Он!
– Не дрожи, старина! Сейчас я тебя согрею!
Обхватив поперек туловища руками, государь поднимает меня в воздух. Мне неловко и немного стыдно. Как же так?! Меня, не старого еще пса, несет на руках сам государь. Я стараюсь унять дрожь, но Всеволод чувствует ее через ткань куртки.
– Не дрожи, старина, – повторяет он. – Теперь мой черед, и я буду тебя спасать.
Опушенный мехом капюшон упал мне на нос, и оттого я совсем ничего не вижу. Только слышу, как поскрипывает под ботинками Всеволода прибрежная галька. Вот государь начал подъем в гору. Я пытаюсь вывернуться, но его объятия слишком крепки. Мне не справиться с молодым мужчиной. Может быть, я действительно слишком стар? Ничего! Сейчас государь устанет, и мой позор закончится. Даже такому силачу непросто втащить на крутой склон ношу весом в пятьдесят килограмм. Подъем продолжается. Государь дышит ровно. Я слышу голоса Хозяина и Пастыря. Хозяин смеется, а Пастырь торопит государя:
– Нам надо спешить, Всеволод Петрович! Я начинаю замерзать.
– Я и вас понесу на руках! – смеется Государь.
– Стоит ли? Пожалуй, я потяжелей, чем эта собака.
Наконец подъем закончен. Государь делает несколько шагов по горизонтальной плоскости. Теперь он дышит шумно. Все-таки устал, зато я стою всеми четырьмя лапами на земле. Здесь, наверху, ветер задувает сильнее, но я стряхиваю с себя куртку. Все-таки я не щенок, шкура моя крепка, а под курткой мне теперь слишком жарко. Совсем иное дело государь. Человеческое тело лишено шерсти и легче мерзнет. Сейчас куртка нужнее ему. Я отряхиваюсь, поднимаю хвост, демонстрируя людям свою полную самодостаточность.
Государыня взбирается следом за нами по тропе. Охотник крепко держит ее за руку. Оба улыбаются.
– Эта земля хранит много тайн и богатств. При умелом подходе она их отдаст, – говорит Охотник.
– Как можно извлечь этот скелет?
– Сам по себе скелет не представляет ценности. Мы собираем только бивни. Их используют для изготовления украшений и еще…
Ветер относит их оживленные голоса в море. Остроухие суки Охотника одна за другой выпрыгивают из-за кромки обрыва. Эти вовсе не ведают усталости. Одна из них тут же пускается по следу какой-то мелкой, живущей под желтой травой живности. Остальные рыщут в поисках добычи.
Я наблюдаю, как Хозяин разжигает уголья в посеребренной кадильнице и подает ее в руки Пастырю. Государь достает из рюкзака старенькую Псалтирь, листает страницы.
– В память о наших соотечественниках, пришедших на эту землю! Чин поминовения о православных воинах, – подсказывает Пастырь.
Государь начинает читать. Государыня становится рядом и вторит ему. Их голоса звучат красивым дуэтом. Герасим примолк, склонил голову. Губы его шевелятся. Он повторяет следом за Государем слова молитвы, но совсем беззвучно. Я волнуюсь. Слишком тихая получается у нас молитва. Пространство вокруг огромно и почти совсем пусто, если не считать мелких и бессмысленных грызунов, копошащихся под желтой травой. Суки Герасима слишком увлеклись охотой на них. Я слышу их тявканье в отдалении. Глупые молодухи! Увлечься охотой в такой момент! В глотке моей зреет протяжный, красивый, соразмерный мелодии псалма, звук. Пусть холодный океан услышит и мой голос! Я поднимаю к небу морду и…
– Тише!!! – Хозяин смотрит на меня строго.
Пастырь оборачивается.
– Пусть. Пусть пес подпевает. Он такая же Божья тварь, как и любой из нас. А может быть, он и ближе к Богу. Кто знает?
Пастырь идет по урезу обрыва. Белую его бороду и лиловые, с золотой отделкой священнические ризы треплет свежий ветер. Выцветшие его глаза слезятся – Пастырь отчаянно мерзнет. Под ризами у него поддет теплый, пахнущий козлятиной жилет, но и он не спасает старика от холода. Пастырь крепится. Машет кадилом. Цепь гремит.