День на Каллисто (антология)
Шрифт:
— Плакали ваши десять тысяч! — ликовал Незнакомец. — Ай да гениальная собачка! Примите мои поздравления!
Хозяин его не слушал. Он перестал грозить и только умолял, стоя у ограждения:
— Барон, Барончик, вернись, милый!
А собаки уже неслись на меня.
Я слышал их топот, щелканье челюстей, глухое ворчание. Ужас парализовал меня, я хотел бежать и не мог.
— Барон! — кричал Хозяин срывающимся голосом.
Толстяк разом превратился в грубияна и заорал:
— Ну и заварил ты кашу со своей шавкой, псих этакий! Теперь надо лучемет в дело пускать, иначе волки залезут в хронопорт, беды не оберешься! Учти, я обо всем в отчете напишу, обо всем! А, черт, батарейки сели! Какой дурак здесь баловался?!
Псы
Но он вдруг широко разинул огромную пасть, так что мне стал виден белоснежный ряд острых зубов в идеальном состоянии — ни единой пломбы, не говоря уж о мостах! — и хрипло взвыл. Остальные подхватили. Видимо, это был приказ, потому что псы как по команде набросились на меня. Передвигались они быстрее нашего электромобиля, а ведь у нас, вы уж поверьте, не какой-нибудь тарантас, а «Электрошкода» 23ГЛС!
Эдак эти нахалы могут и с ног меня сбить! Я еле увернулся. Хозяин, Незнакомец и толстый сотрудник хронопорта что-то кричали, но их слова терялись в оглушительном лае диких псов.
Вот они уже окружили меня.
Я плыл по волнам их запаха, более не испытывая страха. В сознании мелькнул отблеск огромной радости, даже наслаждения. Как тогда, когда у нас в доме испортился кондиционер и враг — жара — напал на нас, а я прогнал его, сам, без помощи роботов, просто высунув язык!
Но я не успел насладиться своей радостью. Огромный пес-вожак подбежал и дыхнул на меня. Мне стало плохо. «Хорошо бы сейчас освежитель полости рта или на худой конец чайную соду». Перед глазами мелькнули белозубая челюсть, стеклянный нос и налитые кровью глаза. В следующую секунду я ощутил сильнейшую боль в шее, лапах и хвосте. По брюху заструилось что-то горячее. Я тонул в глубинах боли, мне хотелось закричать: «Ах вы, глупцы, я ведь вашей крови!» И так я стискивал зубы и мучился от боли и странного наслаждения, пока сознание не покинуло меня.
Профессор Кесслер не был мечтателем.
Он даже был убежден в том, что если человек кого-либо или что-то активно не приемлет, то постепенно он обретает черты того объекта, против которого выступал. Иными словами, в ходе борьбы с недругом он постепенно превращается в своего антипода.
18
Пер. изд: PetiSka M. Strom. с M. Petiska, 1986.
Объектом неприятия Кесслера была фантазия. Отдыхая, летом на даче, куда меня пригласили погостить, я часто наблюдал за ним. Вот он входит в сад, обычно в трусах, вышагивая словно автомат. Машинально раскладывает кресло и неуклюже садится. Он и загорал-то не как все мы — час, а ровно шестьдесят минут или три тысячи шестьсот секунд. От его сосредоточенного вида, с которым он принимал солнечные ванны, так и веяло пунктуальностью и обстоятельностью.
В сущности, профессор Кесслер вовсе и не загорал. Он лишь предоставлял солнечным лучам возможность осуществить химическую реакцию в клеточках своего тела. Этим сравнением
Когда я с ним познакомился, он был уже на пенсии и вел здоровый и размеренный образ жизни. И даже если он просто сидел и молчал, от него как бы исходила активность и жизнерадостность. Оставив научную работу, которой прежде страстно увлекался, он переключился на дачу, отдавая всего себя саду. Он постоянно что-то прививал, пересаживал, копал — и все с неуемной энергией. Ибо чем бы ни занимался профессор Кесслер, он все делал увлеченно.
Садоводческие заботы в то лето сблизили нас. Точнее, крыжовник, который мы оба сажали. Позднее я провел в обществе профессора Кесслера несколько недель. Тогда-то я и услышал от него удивительнейшую историю. И по сей день не знаю, как объяснить услышанное, — впрочем, он и сам не в состоянии этого сделать… А дерево, о котором пойдет речь, и поныне стоит в саду профессора Кесслера.
Credo, quia absurdum est {19} .
Дачу, где произошла эта странная история, профессор Кесслер унаследовал от двоюродной бабушки. Переселившись в город, она оставила дом племяннику, в то время ассистенту высшего учебного заведения, который только что вернулся на родину после учебы в Гейдельберге и Париже. Старушке хотелось, чтобы он почаще бывал за городом, дышал свежим воздухом. Когда он рассказывал мне об этом, выражение его лица можно было истолковать по-разному, но, по-моему, он размышлял о чуде, благодаря которому не сошел с ума на этой даче.
19
Credo, quia absurdum est(лат. «я верю, потому что это противно разуму») — традиционно приписывается христианскому философу Тертуллиану (160-220 гг.). Это утверждение не только признает, что противное ограниченному разуму человека, т. е. недоступное ему, может быть доступно разуму самому по себе, но предполагает, что мыслимое для последнего должно быть совершенно немыслимым для первого.
Профессору было уже за тридцать, когда он впервые решил провести лето здесь, в горах. Чувствуя себя вымотанным напряженной работой, он надеялся, что крепкий, пьянящий горный воздух и тишина вольют в него силы, достаточные для получения Нобелевской премии. Позже я узнал от его учеников, что профессоpa и в самом деле рекомендовали на Нобелевскую премию.
Однако, подобно большинству ученых, профессор Кесслер не умел отдыхать…
Вам, верно, приходилось читать в журналах всякие небылицы о том, как в недалеком будущем ученые сумеют соединить два мира — растительный и животный. Мне, например, однажды попалась на глаза картинка, на которой была изображена роза с веселой кошачьей головкой вместо цветка. Эти прожекты существуют не один десяток лет. Кесслер впервые близко познакомился с ними во время своей стажировки в Соединенных Штатах Америки.
Отец профессора потерял на войне ногу, и сын очень переживал увечье отца. Во время пребывания за границей у него родилась идея, которая, как и все гениальные идеи, пока они не реализованы, казалась поистине сумасшедшей. Он задумался об огромных возможностях трансплантаций, которые могли бы быть осуществлены на основе регенеративной способности растений. Что, размышлял ученый, если, используя эту способность, заменить искалеченную или потерянную конечность? Разумеется, это были всего лишь несбыточные мечты. Он отгонял их от себя, но окончательно выбросить из головы не смог. И решил, что когда-нибудь всерьез займется этой проблемой. Он начал с того, что постепенно перевез на дачу свои приборы, превратив старый дом в лабораторию. Кухня стала его рабочим кабинетом, в спальне он хранил препараты, гостиную переоборудовал в рентгенологическую лабораторию.