Шрифт:
Генpи Каттнер, Кэтрин Л.Мур
День не в счет
Айрин вернулась в Междугодье. Для тех, кто родился до 1980 года, этот день не в счет. В календаре он стоит особняком, между последним днем старого и первым нового года, он дает нам передышку. Нью-Йорк шумел. Разноголосая реклама упорно гналась за мной и не отстала, даже когда я выбрался на скоростную трассу. А я, как на грех, забыл дома затычки для ушей.
Голос Айрин донесся из маленькой круглой сетки над ветровым стеклом. И странно - несмотря на шум, я отчетливо различал каждое слово.
– Билл, - говорила Айрин.
– Где ты, Билл?
Последний
– Впусти меня, Билл, - донеслось из сетки.
У меня мелькнула мысль, что, пожалуй, Айрин и в самом деле сейчас окажется передо мной. Тихий голосок звучал так отчетливо, казалось, стоит протянуть руку - и сетка откроется, и оттуда выйдет Айрин, крошечная, изящная, и ступит ко мне на ладонь, уколов острыми каблучками. В Междугодье что только не взбредет в голову. Все, что угодно.
Я взял себя в руки.
– Привет, Айрин, - спокойно ответил я.
– Еду домой. Буду через пятнадцать минут. Сейчас дам команду и "сторож" тебя впустит.
– Жду, Билл, - отозвался тихий отчетливый голосок.
На дверях моей квартиры щелкнул микрофон, и вот я снова один в машине, и меня охватывает безотчетный страх и растерянность - я толком и не пойму, хочу ли видеть Айрин, а сам бессознательно сворачиваю на сверхскоростную трассу, чтобы попасть домой.
В Нью-Йорке шумно всегда. Но Междугодье - самый шумный день. Никто не работает, все бросаются в погоню за развлечениями, и если кто когда-нибудь и тратит деньги, так в этот день. Рекламы безумствуют - мечутся, сотрясают воздух. Раза два по дороге я пересекал участки, на которых особые микрофоны гасили противоположные волны и наступала тишина. Раза два шум на пять минут сменялся безмолвием, машина летела вперед, как во сне, и в начале каждой минуты ласкающий голос напоминал: "Эта тишина - плод заботы о вас со стороны компании "Райские кущи". Говорит Фредди Лестер".
Не знаю, существует ли Фредди Лестер на самом деле. Быть может, и нет. Ясно одно - природе не под силу создать такое совершенство. Сейчас многие мужчины перекрашиваются в блондинов и выкладывают на лбу завитки, как у Фредди. Огромная проекция его лица скользит в круге света вверх и вниз по стенам зданий, поворачивается во все стороны, и женщины протягивают руки, чтобы коснуться ее, словно это лицо живого человека. "Завтрак с Фредди! Гипнопедия - учитесь во сне! Курс читает Фредди! Покупайте акции "Райских кущ!" Н-да.
Дорога вырвалась из зоны молчания, и на меня обрушились слепящие огни и грохот Манхэттена. ПОКУПАЙ - ПОКУПАЙ - ПОКУПАЙ!
– неустанно твердили бесчисленные разнообразные сочетания света, звука и ритма.
Она поднялась, когда я вошел. Ничего не сказала. У нее была новая прическа, по-новому подкрашено лицо, но я узнал бы ее где угодно - в тумане, в кромешной тьме, с закрытыми глазами. Потом она улыбнулась, и я увидел, что эти шесть лет ее все-таки изменили, и на миг мной овладели нерешительность и страх. Я вспомнил, как сразу после развода у меня на экране телевизора появилась женщина, загримированная под Айрин, похожая на нее как две капли воды. Она уговаривала меня застраховаться от рекламы. Но сегодня, в день, которого, по сути дела-то, и нет, можно было не волноваться. Сегодня Междугорье, и денежная сделка считается законной, только если платишь наличными. Конечно, никакой закон не может защитить от того, чего сейчас опасался я, но для Айрин это неважно. И никогда не было важно. Не знаю, доходило ли до нее вообще, что я живой, настоящий человек. Всерьез, глубоко - вряд ли. Айрин - дитя своего мира. Как и я, впрочем.
– Нелегкий у нас будет разговор, - сказал я.
– А разве сегодня считается?
– возразила Африн.
– Как знать, - ответил я.
Я подошел к серванту-автомату.
– Выпьешь чего-нибудь?
– 7-12-Дж, - попросила Айрин, и я набрал на диске это сочетание. В стакан полился розовый напиток. Я остановился на виски с содовой.
– Где ты пропадала?
– спросил я.
– Ты счастлива?
– Где? Как тебе сказать... одним словом, жизнь вроде чему-то меня научила. Счастлива ли? Да, очень. А ты?
Я отхлебнул виски.
– Я тоже. Весел, как птица небесная. Как Фредди Лестер.
Она еле заметно улыбнулась и пригубила розового коктейля.
– Ты меня слегка ревновал к Джерому Форету, помнишь, когда он был кумиром, до Фреди Лестера, - сказала она.
– Ты еще расчесывал волосы на двойной пробор, как у Форета.
– Я поумнел, - ответил я.
– Видишь - волосы не подкрашиваю, не завиваюсь. Ни под кого теперь не подделываюсь. А ведь ты меня тоже ревновала. По-моему, ты причесана, как Ниобе Гей.
Айрин пожала плечами.
– Проще согласиться на это, чем уговаривать парикмахера. И, может, я хотела тебе понравиться. Мне идет?
– Тебе - да. А на Ниобе Гей я особенно не засматриваюсь. И на Фредди Лестера тоже.
– У них и имена-то ужасные, правда?
– сказала она.
Я не мог скрыть удивления.
– Ты изменилась, - заметил я.
– Где же ты все-таки была?
Она отвела взгляд. Пока шел этот разговор, мы все время стояли поодаль друг от друга, каждый слегка опасался другого. Айрин посмотрела в окно и проговорила:
– Билл, последние пять лет я жила в "Райских кущах".
На мгновение я замер. Потом взял свой стакан, отпил глоток и только тогда взглянул на Айрин. Теперь мне стало ясно, почему она изменилась. Я и прежде встречал женщин, которым довелось пожить в "Райских кущах".
– Тебя выселили?
– спросил я.
Она отрицательно покачала головой.
– Пять лет - немало. Я получила свою порцию - и поняла, что ждала совсем другого. Теперь я сыта по горло. И вижу, я очень ошиблась, Билл. Не того мне надо.
– О "Райских кущах" я знаю из рекламы, - ответил я.
– Я был уверен, что толку от них ждать нечего.
– Ты же всегда рассуждал здраво, не то что я, - кротко произнесла она.
– Теперь я поняла - это не помогает. Но реклама так все расписывала.
– Ничто в жизни легко не дается. Свои заботы на чужие плечи не переложишь, никто за тебя в них разбираться не станет.
– Я и сама понимаю. Теперь. Видно, повзрослела. Но прийти к этому не просто. Нам ведь всем с колыбели одинаково штампуют мозги.